Падение Софии (русский роман)

— Катя на балу разгорячилась, а потом пила холодный квас у открытого окна — простудилась и за три дня сгорела в лихорадке. Недавно схоронили. От нее и платья хорошие остались. Немножко подогнать — и будут тебе в самый раз.

Она оставила Соню в комнате, прибавив напоследок, что к чаю ее позовут, а до того ей надлежит привести себя в порядок и подготовиться к обстоятельной беседе с княжной.

Но когда Соню позвали пить чай, то обнаружили девочку на прежнем месте — возле окна; Соня не переоделась, не причесалась, даже не умыла лица.

Овсиха, прогневавшись, схватила ее за волосы и потащила к умывальнику. Опустив лицо девочки в таз с водой, она обтерла ей щеки и лоб своими шершавыми ладонями, затем едва не удушила мохнатым полотенцем и под конец смазала ароматической мазью, источающей резкий запах. Соня, улучив момент, повернулась и быстро укусила Овсиху за руку. Та вскрикнула и несколько раз ударила Соню по голове, а затем расчесала ей волосы, сильно дергая и грозя остричь.

С туго заплетенной косой, в свежем кружевном воротничке, пахнущая прогорклой сладостью, Соня спустилась к общему чаю.

— Перестань кукситься, — шипела Овсиха. — Перед княжной стелись, поняла? Стелись ей под ноги!

Стол в большой нижней комнате был накрыт на бесчисленное число персон. Не всем приживалкам хватило места — некоторые с чашками разгуливали по залу, выглядывали в окна или садились на низкие диванчики, выставленные вдоль стен.

Три больших окна были раскрыты настежь. Несмотря на это, было душно. Ветки отцветшей, пыльной сирени заглядывали почти в самую комнату.

Княжна восседала во главе стола в больших покойных креслах, вознесенная много выше прочих. Ее ножки в атласных туфельках покоились на особой бархатной банкеточке. Прочие особы клубились на стульях и табуретах, переговаривались, перешептывались и постоянно ловили взгляд княжны — каждая старалась угадать, какое желание сейчас возникнет у благодетельницы, чтобы удовлетворить его как можно скорее, опередив остальных. Многие с нескрываемой злобой смотрели на нынешнюю фаворитку — старуху в коричневом чепце, которая отдирала своими твердыми желтоватыми ногтями корочку с печеной булки. Княжна сама поручила ей это занятие, потому что сочла корочку слишком жесткой для жевания.

Когда вошла Соня, все разом уставились на нее. Княжна повелительным жестом согнала приживалку, занявшую место рядом с ее креслом, и кивнула Соне:

— Подойди.

Соня приблизилась.

Овсиха одними губами произнесла:

— Стелись ей под ноги!

И, видя, что Соня продолжает стоять, подскочила и толкнула девочку в спину, так, что та упала на колени и оперлась о пол руками.

Княжна благосклонно посмотрела на Сонину макушку.

— Ну что ты, дитя мое! Не нужно меня благодарить. Любой, кто располагает средствами, как я, сделал бы для сироты то же самое… Сядь.

Она постучала пальцем по освободившемуся стулу.

— Вот сюда садись.

Соня села.

Княжна повернулась к Овсихе:

— Как ее имя?

— Думенская, матушка, — ответила Овсиха, приседая в низком реверансе. — Соня Думенская.

— Соня, — повторила княжна задумчиво. — Что ж, пусть будет Соня. Скажи мне, Соня, давно ли умерла твоя мать?

— Давно, — сказала Соня.

— Я была против ее брака с этим Думенским, — заметила княжна. — Думается мне, я ее помню. Бедное создание. Чересчур влюбчива, отсюда и беды. Что же, Соня, хорош собой был твой отец? Я его никогда не видела.

— Мой отец — игрок и пьяница, — сказала Соня. — А я ходила ему за водкой, чтобы он меня не бил.

Кругом заохали, а княжна поднесла к лицу платок и строго проговорила, что считает первейшим своим долгом дать сироте хорошее воспитание.

Соня думала о том, что именно сейчас, наверное, гроб ее отца забрасывают землей, а из квартиры выносят последние вещи, которые еще могут напоминать о Думенских. О своей матери она не сохранила никаких воспоминаний: та умерла, едва Соня появилась на свет. Дагерротипических ее портретов в доме не было.

— Ваше сиятельство, кто сообщил вам о том, что я теперь сирота и нуждаюсь в опеке? — вдруг спросила Соня.

Этот прямой вопрос был расценен обществом как неслыханная дерзость. Овсиха побледнела, и чашка в ее руке застучала о блюдце. Другие, онемев, воззрились на Соню. Она ощутила, как ледяная дрожь прошла по ее телу, но все-таки не опустила глаз.

Княжна долго молчала, прежде чем все-таки ответить.

— Это сделала одна твоя благодетельница, которая назвалась доброй подругой твоей матери. По ее словам, она давно намеревалась дать мне знать о твоем бедственном положении, но не решалась, зная бешеный нрав твоего отца. Да я и не имела права забрать тебя от него, каким бы горьким пьяницей он ни был. «Чти отца своего и мать свою». Однако едва лишь случилось последнее несчастье, как она исполнила свой долг перед памятью своей покойной подруги.

«Соседка, — подумала Соня. — Больше некому».