Падение Софии (русский роман)

— И впредь усвойте себе другую манеру, потому что… — продолжал кипятиться я.

— Простите, Трофим Васильевич, — повторил Витольд. — Я привык разъяснять научные материи вашему дядюшке, а он находился на равновеликом удалении как от проблем экологии, так и от вопросов ксеноэтнографии.

— А при чем здесь ксеноэтнография? — Я был так удивлен, что позабыл о своем возмущении.

— Ни при чем, — быстро ответил Витольд. — Мое… увлечение. В свободное время, разумеется. В принципе, я сейчас обучаюсь в университете на заочном отделении. Это не в ущерб работе.

— Да я не против, — сказал я. — Обучайтесь себе на здоровье.

— Вы даже не заметите, — заверил Витольд. — Ваш дядя — он не замечал. Разве что когда желал побрюзжать.

— Я даже брюзжать не буду, — обещал я.

Витольд вздохнул, как будто сильно сомневался в моих словах. Возможно, я сильно напоминал ему незабвенного Кузьму Кузьмича. Что совсем не удивительно, если вспомнить о нашем близком родстве с покойным.

— Вернитесь к истории края, — попросил я. — И сделайте, пожалуйста, так, чтобы это оказалось связано с бездействием властей в отношении Матвея Свинчаткина.

— Итак, за какое-то столетие вместо древнего леса здесь образовалась непристойная во всех отношениях плешь, — послушно продолжил Витольд. — Каковая начала порастать сорняками и покрываться болотами. В конце концов, здравый смысл взял верх, и было принято благое решение расчистить местность и снова засадить ее деревьями. На работы были брошены значительные силы и средства. В первые десять лет здесь действительно все было вычищено. Саженцы прижились. Тогда службы благоустройства отвернули искусственное солнце от наших краев и направили его благотворные лучи на края иные; мы же остались предоставлены сами себе. Как следствие — за протекшие после реформ десятилетия среди саженцев проросли ольха, осина, всякий кустарник. Сосны поэтому росли плохо… Продолжать?

— Да, прошу вас.

— Опустим некоторые душераздирающие подробности, — вздохнул Витольд. — Вы имели случай наблюдать здешний лес, так сказать, эмпирически. Это непроходимая чащоба. Чтобы проложить здесь просеку, необходимо действие мощного планетарного лучемета. Посылать блюстителей правопорядка в эти джунгли означает отправлять их на верную гибель, а ведь это все добрые люди, семейные, верно служащие отечеству. Жаль ведь терять их ни за что, правда?

— Правда, — согласился я.

В глазах Витольда почему-то блеснул огонек:

— И мы понятия не имеем, какая живность расплодилась в этих чащах. Об этом вы тоже наверняка думали.

Я молча кивнул.

— Об этом все думают, когда впервые едут по нашей дороге, — заметил Витольд. — Человеку свойственно страшиться среды, ему неподконтрольной.

Высказавшись подобным образом, Витольд покосился на меня — не сочту ли я себя опять по какой-нибудь причине оскорбленным. Но я никак не показывал неудовольствия, и Витольд продолжил:

— Поэтому власти приняли компромиссное решение. Свинчаткин рано или поздно попадется во время грабежа, нужно только дождаться удобного случая. Пару раз посылали возки с полицейскими, чтобы подстроить ловушку, но грабитель всегда пропускал их. Возможно, у него имеется способ определять наличие или отсутствие в экипаже оружия. Завладел же он прибором, позволяющим отключать двигатель электроизвозчика!

— А он хитрец, этот Свинчаткин, а?

— Хитрец? — Витольд едва не рассмеялся. — Да он виртуоз! И никого не убил, даже не ранил.

— Вы как будто восхищаетесь этим типом. — Почему-то я вдруг почувствовал себя обиженным.

— Разумеется. — Витольд пожал плечами. — А вы разве нет?

— Нет, — отрезал я. — Романтические разбойники меня не привлекают. Я не барышня и не читаю романов.

— Я тоже не читаю романов, — заметил Витольд. — И тоже, смею вас заверить, не барышня… Я ответил на ваши вопросы, Трофим Васильевич?

— Вполне, — сказал я.

Витольд поклонился и быстро ушел, а я допил кофе и, запасшись пледом, сигарой и книгой, выбрался на галерею, где и расположился с большим удовольствием.

Глава третья

Скоро я свел знакомство со всеми соседями своего круга. Большую помощь в этом оказал мне Витольд: он перечислил мне дома, куда следует непременно нанести визит, причем в порядке очередности.

Итак, для начала я побывал у Николая Григорьевича Скарятина, самого родовитого и старинного здешнего землевладельца, очень и очень обедневшего по сравнению с былыми временами, но до сих пор наиболее уважаемого.

Он обитал в деревянном трехэтажном здании на главной улице поселения Лембасово, окнами фасада выходящем прямо на шоссейную дорогу. Шесть пирамидальных голубых елей произрастали перед домом, символизируя своего рода сад. Сам дом был довольно облуплен, что, впрочем, в наших краях не является свидетельством запущенности: достаточно один раз не покрасить стену вовремя, и вот уже климат получает возможность произвести свои разрушения.