Падение Стоуна

Доктор Штауффер был по-своему хорошим человеком, но слабым. Со мной он в зависимости от настроения бывал галантным любовником или отцом, и я играла ту роль, какую он просил.

Я взрослела и быстро училась и начала презирать Штауфферов. Мне не следовало бы: такого в пьесе, которая разыгрывалась в голове доктора, не значилось. Но мне не было простора, чтобы расти и меняться. И я видела, как держатся супруги наедине и на людях, и поняла, что этот столь завидный брак — сплошь видимость и притворство. Вероятно, они хорошо уживались, но следует помнить, что я была воспитана на романах: мадам Бовари была моей лучшей подругой, Растиньяк — истинным возлюбленным. Едва скрываемая ненависть, скреплявшая брак Штауфферов, начала пробуждать во мне презрение и отвращение. Я буду любить или буду свободна. Цена освобождения будет высока: человек, готовый ее заплатать, исключительным. Не таким, как доктор Штауффер с его усами и толстым брюхом, с запахом сигарет и неловким хрюканьем, когда меня тискал.

Но был еще один по фамилии Вихманн, человек, которого я ненавидела больше всех на свете. Он был хитрым, лживым, жестоким. Грязный человечишка с грязной душонкой. Он пронюхал про нас с доктором Штауффером и назвал цену за свое молчание. Этой ценой была я, и доктор Штауффер ее заплатил. Он получал меня всякий раз, когда меня желал. При всех своих недостатках доктор Штауффер был человеком добрым, Вихманн — нет. Он любил делать ужасные вещи, и меня такие заставлял делать. Но он тоже многому меня научил: я узнала, что могу контролировать даже такого человека, делая больше, чем он хочет, и позволяя ему делать, что пожелает. Хочешь послушать, чему я научилась в его руках? Я тебе расскажу, чтобы тебе угодить. Расскажу все, что ты захочешь услышать.

Я покачал головой.

— Думаю, я от тебя такого не заслужил, — ответил я укоризненно.

Она тряхнула головой.

— Ты необычный мужчина.

— Возможно.

— Потом я поняла, что больше не могу это выносить. Поэтому положила всему конец. Не намеренно, не продуманно: я, по сути, не понимала, что делаю, но нас поймали, и это была моя вина. Доктор Штауффер становился все смелее, и я понукала его рисковать все больше. Однажды его жена собиралась завтракать вне дома, но я слышала, что завтрак отменили и она решила отправиться на короткую прогулку, а после вернуться домой. Доктор Штауффер этого не знал, а я побудила его меня желать. Теперь это уже давалось мне легко.

И так нас застали в самом непристойнейшем виде. Его жена вошла, посмотрела и вышла. Она была доброй, но довольно глупой женщиной, щедрой к юным сиротам, однако не способной понять взрослых или себя саму. Сомневаюсь, что ей когда-либо приходило в голову, что ее благотворительность и ленчи, возможно, оставили брешь в жизни ее супруга, которую он стал заполнять на стороне. Женщина более умудренная закатила бы ужасный скандал и оставила все как есть. Но не эта. Она пожелала развестись, и после я узнала, что для доктора Штауффера это было бы катастрофой. У него не было собственных средств, семейное состояние принадлежало ей, и она намеревалась дать ему почувствовать это сполна. Подробностей я не знаю; я, разумеется, собирала вещи. Доктор Штауффер уволил меня через несколько секунд после того, как его жена вышла из комнаты, еще прежде, чем я успела опустить юбку. Он собирался переложить вину на меня. Уловки искусительницы. Конечно, собирался, я не могла его винить.

Но не вышло. Я могу лишь смутно догадываться, что произошло, но, думаю, она отказалась принять его отговорки. Она была глупа, но не настолько. Это все, что мне было известно; что произошло потом, больше меня не касалось. Мне надо было уйти, и уйти быстро. Было очевидно, что другого места в Лозанне мне ни за что не получить. Поэтому я уехала из города, уехала из Швейцарии.

— Ты не убивала мадам Штауффер?

— Откуда тебе про это известно?

Она про смерть мадам не рассказывала, ее раскопал Жюль. Теперь Элизабет сделалась подозрительной, вот-вот замкнется в себе.

— Откуда тебе про это известно?

— Узнать было нетрудно, — сказал я. — И это не имеет значения. Ты должна рассказать мне все. Хорошее, плохое, постыдное. Я ведь не в том положении, чтобы судить.

Еще несколько минут она смотрела на меня холодно, потом расслабилась.

— Пожалуй, нет, — сказала она тихонько. — Хорошо. Ответ на твой вопрос — нет. Я бы никогда так не поступила. Она была ко мне добра. Я не желала ей никакого зла. Ты мне веришь?

Я пожал плечами.

— Выслушай остальное и тогда решай. Раз уж я открываю тебе душу, можешь узнать и остальное.

— Хорошо.