Падение Стоуна

В этом нагромождении латуни и стали, чем бы оно ни было, заключалась причина его презрения к Венеции, к таким людям, как Корт. Он чувствовал, что может сделать лучше. Он не ощущал необходимости жить в старых зданиях и поклоняться мертвым художникам, подражая, сохраняя. Он чувствовал, что может превзойти их всех. Этот неказистый ланкаширец был по-своему революционером.

По какой-то причине это меня смутило. Может быть, отозвалось эхо моего воспитания, те долгие часы, проведенные в церкви, назидания моего отца и прочих. Что-то прилипает, от этого не уйти. Человека искупает вера и послушание. Макинтайр ничего подобного не признавал и облекал свое несогласие в весомую форму. Человека искупают только его изобретательность и его машины, когда они выполняют то, для чего предназначены.

Не то чтобы я тогда думал или чувствовал что-либо подобное; я просто понимал, что не могу разделить его поглощенность, что я только наблюдатель, стоящий рядом, глядящий на сосредоточенность других. Но даже прежде, чем я мог определить это чувство, он удовлетворенно вздохнул, обернулся и увидел меня.

Мгновенно воскресла северная хмурость, ликующий мальчик был прогнан.

— Вы опоздали, не люблю людей, которые опаздывают. И на что вы уставились?

Он насупился. Я мог бы обидеться на его невежливость, но я же заглянул в него, выведал его тайну. Он больше не мог оскорбить меня, он мне нравился.

— Я восхищался вашим… э… — Я указал на штуковину на верстаке. — Вашим водопроводным приспособлением.

Он просверлил меня взглядом.

— Водопроводным приспособлением, подлец, сказал ты?

— Но оно же предназначено для нагревания воды в ванной комнате джентльмена, — продолжал я невозмутимо.

Было так просто довести его до апоплексии, но нечестно. Он стал пунцово-красным и нечленораздельно брызгал слюной, пока до него не дошло, что я над ним подшучиваю. Тогда он успокоился и улыбнулся, но это обошлось ему в большое усилие.

— Ну так объясните, что это, — продолжал я. — Обязательно. Потому что я в полном тупике.

— Может быть, — сказал он. — Может, и объясню.

Я едва расслышал его. Шум в мастерской стоял оглушительный, поднимаемый тремя, видимо, его помощниками. Все, судя по одежде, были итальянцами, все молодые, все сосредоточенные на своей работе. За исключением девочки, несомненно, его дочери. Ей было, надо думать, лет восемь, и она обещала в женском облике повторить своего отца. Широкие плечи, квадратное лицо и могучий подбородок. Ее короткие светлые волосы кудрявились и могли бы украсить ее, если бы за ними был хоть какой-нибудь уход, но так они больше всего напоминали разросшийся ежевичный куст. Одета она была также совсем не к лицу: в мужскую фуфайку, и распознать в ней девочку было непросто. Однако лицо у нее было открытое, взгляд умный, и она казалась симпатичным существом, хотя насупленность, пока она в своем уголке сосредоточивалась на каком-то чертеже, лишала ее всякой детской прелести.

Макинтайр, казалось, полностью ее игнорировал, но только, пока наш разговор продолжался, его взгляд каждую пару минут обращался на тот угол, где она с головой ушла в свое занятие. Его слабость, единственное живое существо, которое он любил.

— Идите осмотритесь, — сказал он внезапно, когда заметил, что я гляжу на нее, и повел меня через открытое пространство к станкам.

Меня удивляет, что кто-то способен смотреть на отличные машины без восхищения. Машины, созданные нашим веком, внушают мне благоговейный трепет, сходный с тем, какой другим людям внушает религия. Опять-таки, возможно, что это следствие моего воспитания, и природное благочестие, исказившись, повернуло в иное русло. Но я нахожу, что смотрю на все подобное, как средневековый крестьянин мог бы смотреть на величавую громаду собора, ввергнутый в почитание, не зная и не думая почему.

В огромных цехах есть зримые чудеса. Поезжайте на сталелитейные заводы Шеффилда и осмотрите их или новые стальные прессы, которые появились вокруг Бирмингема, посмотрите на гигантских чудовищ, которые могут расплющить и согнуть многие тонны металла одним опусканием молота, машины настолько колоссальные, что кажется высокомерием даже увидеть их во сне. Или на огромные цеха, где турбины превращают воду в пар, в электричество, в залах таких огромных, что под их сводами образуются облака.

И везде смотрите на работающих там людей. Чисты ли полы, хорошо ли одеты люди, горды ли своей внешностью? Трудятся ли они с охотой, есть ли сосредоточенность в их глазах? Ищут ли наниматели самых лучших или самых дешевых? Пяти минут достаточно, чтобы я понял, будет ли это предприятие расти или потерпит крах, будет процветать или хиреть. Все это есть в глазах рабочих.