Падение Святого города

Расширенные зрачки. Набухшие соски. Слабый румянец на лице и груди. Пальцы, теребящие завитки волос в паху. Келлхус подумал о шранках и об их безумной, похотливой жажде крови. О Сарцелле — его член твердел от одного предвкушения жестокости тогда, ночью у галеотского костра...

Как похоже.

Он понял, что они были образцом для собственных творений. Они вживляли в подмененных свою кровожадность, делали их жажду инструментом власти.

— Так что ты тогда? — спросил Келлхус— Что такое инхорои?

— Мы,— проворковала она,— раса любовников.

Ожидаемый ответ. В его голове мелькали бесчисленные воспоминания, намеки. Ахкеймион всегда говорил об этой мерзости... Он стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль.

— Поэтому вы и прокляты.

Дрожащие ноздри. Небольшое ускорение пульса.

— Мы рождены для проклятия,— сказала она с обманчивым спокойствием.— Сама наша природа есть наше преступление. Посмотри на это роскошное тело. На высокую грудь. На храм ее естества. Я проникаю в женщину, потому что таков мой долг.— Во время разговора она ласкала свой лобок, крепче стискивала левую грудь.— И что взамен? — прошептала она,— За это я должна кипеть в озере пламени? Из-за ограниченности тела?

Келлхус не постигал всей глубины нечеловеческого разума твари, но он видел, что она подсчитывает обиды. Все души, иногда без необходимости, в качестве аргумента и оружия обвиняют других в непонимании. Каждый в центре мира помещает себя.

— Самоотречение — это выход,— сказал Келлхус— Границы вписаны в порядок вещей.

Она ответила ему взглядом, какого не могло быть у Эсменет, с отвращением отвергая его напыщенность. «Оно понимает, что я пытаюсь сделать».

— Но ты,— с убийственной иронией отозвалась она,— ты-то способен переписать мою судьбу, пророк? — Тварь расхохоталась.

— Для твоего племени нет прощения.

Она приподняла бедра навстречу влажным и трепещущим пальцам.

— Но е-е-есть...

— Значит, ты разрушишь мир?

Она содрогнулась в экстазе. Опустила зад и скрестила ноги, зажав пальцы между бедер.

— Чтобы спасти мою душу? Пока есть люди, мы преступники, а я проклята. Скажи, дунианин, по чьему следу ты идешь? Что сделаешь ты для спасения своей души?

След, сказала она... Скюльвенд.

«Надо было убить его».

Она усмехнулась в ответ на его молчание.

— Ты уже знаешь, правда? Я помню тебя, помню сладкую боль, когда я висела на твоем бронзовом крюке. Совокупление — это просто порядок вещей. Голод. Насыщение. Люди украшают себя золотом. Люди наряжаются. Люди танцуют свои танцы и ничего не различают... Но в конце концов все сводится к любви.— Она

внезапно встала и пошла к нему. Ее руки блуждали по узорам от сиденья, что отпечатались на ее коже.— Любовь есть путь... А те мелкие демоны, которых вы называете богами, требуют иного? Велика ли награда за наше страдание? Нет,— Она остановилась перед ним, великолепная в игре света и тени.— Я сцасу мою душу.

Она протянула руку и провела сияющим пальцем по его губам. Эсменет, жаждущая совокупления. Несмотря на своё происхождение и воспитание, Келлхус ощутил пробуждение древнего инстинкта...

«Что это за игра?»

Он схватил ее за запястье.

— Она не любит тебя,— сказала она, вырывая руку,— Не любит по-настоящему.

Эти слова раздражали. Но почему? Что это за тьма? Боль?

— Она поклоняется мне,— услышал свой ответ Келлхус,— и пока не поняла разницы между поклонением и любовью.

Сколько еще тайн видит эта тварь? Много ли ей известно?

— Великолепно,— сказала она.— То, чего ты достиг... Столько украдено!

Тварь говорила так, словно знать много — значит знать все. «Она пытается соблазнить меня, подстрекнуть к откровенному разговору».

— Мой отец пробыл там тридцать лет.

— Достаточно долго, чтобы для победы над ним понадобилось Священное воинство?

— Да.

Она улыбнулась, провела двумя пальцами по вспотевшей груди. Тело ее было юным, но глаза оставались древними.

— И снова,— самодовольно улыбнулась она,— я тебе не верю... Ты наследник своего отца, а не его убийца.

Воздух смердел колдовством.

Ее руки прикоснулись к нему, начали ласкать... Келлхус остановился в замешательстве. Он хотел схватить ее, войти в ее горячее нутро. Он покажет ей! Покажет!

Его одежда оказалась задрана — и его же собственной рукой! Холод ладоней твари встретил его жар.

— Скажи мне-е-е,— стонала она снова и снова, а Келлхус слышал: «Возьми-и-и меня».

Он легко поднял ее, бросил на диван. Он пронзит ее насквозь! Он будет трудиться над ней, пока она не взмолится о пощаде!

«Кто твой отец?» — неслышно шептал голос.

Ее руки продолжали ласкать его. Никогда он не испытывал такого блаженства. Он схватил ее колени, развел их, обнажил ее влажную красу. Мир ревел вокруг них.

— Скажи мне...

Ловкими пальцами она ввела его в скользкое пламя.

Что случилось? Как от трения потной кожи может вспыхнуть молния? Как стоны, льющиеся из женских уст, могут быть такими прекрасными?

«Кто такой Моэнгхус? — продолжал спрашивать голос— Каковы его намерения?»

Келлхус прорывался сквозь огненный занавес, прямо в ее крик.

— Чтобы явить,— услышал он свой стон,— Тысячекратную Мысль...