Падение Святого города

На миг их взгляды встретились. Она хотела что-то пробормотать — благодарность или глупую шутку, как прежде,— но вместо этого пошла к двери, прижимая книгу к груди. Слишком много былых... радостей. Слишком много привычек, которые могут бросить Эсменет в его объятия.

И, будь он проклят, он это знал! Он использовал это.

Ахкеймион произнес ее имя, и Эсменет застыла на пороге. Когда она обернулась, страдальческое выражение его лица заставило ее опустить глаза.

— Я...— начал он.— Я был твоей жизнью. Я знаю, что это так, Эсми.

Эсменет закусила губу, не желая поддаваться инстинкту обмана.

— Да,— сказала она, глядя на выкрашенные в синий цвет пальцы своих ног. По какой-то извращенной логике она решила, что завтра утром прикажет Иэль изменить цвет.

«Что он для меня значит? Его сердце было разбито задолго до того...»

— Да,— повторила Эсменет.— Ты был моей жизнью.— Она посмотрела на Ахкеймиона устало, а не гневно, как хотела.— А он стал моим миром.

Она бросала взоры на широкую равнину его груди, спускаясь по ложбине живота к мягкому золоту лобка, где находила его суть, сияющую в соблазнительном полумраке между простыней. Он казался ей необъятным, когда она ложилась щекой на его плечо. Как новый мир, манящий и пугающий.

— Я виделась с ним вечером.

— Я знаю. Ты сердилась...

— Не на него.

— На него.

— Но почему? Он ведь просто любит меня, и больше ничего!

— Мы предали его, Эсми. Ты предала его.

  — Но ты говорил...

  — Существуют грехи, Эсми, которые даже Бог не может отпустить. Только обиженный.

  — О чем ты говоришь!

  — Я говорю о том, почему ты на него злишься.

С ним всегда было так. Он всегда говорил о том, что находится вне человеческого разумения. Словно Эсменет   — как любой другой мужчина, женщина, дитя   — каждый раз просыпалась, чтобы ощутить себя выброшенной на берег, и только он мог объяснить, что случилось.

  — Он не простит,— прошептала она.

В его взгляде была какая-то нерешительность, необычная для него и потому пугающая.

  — Он не простит.

Великий магистр Багряных Шпилей обернулся. Он был слишком ошеломлен, чтобы скрыть свое изумление, и слишком пьян, чтобы вполне выразить его.

— Ты жив,— сказал он.

Ийок молча застыл на пороге. Элеазар обвел взглядом битую посуду и остывающие лужи кроваво-красного вина. Его глаза побагровели. Он фыркнул не то насмешливо, не то с отвращением, затем снова повернулся к балюстраде. Оттуда открывался вид на дворец Фама, сумрачно и загадочно возвышавшийся на холме.

— Когда Ахкеймион вернулся,— процедил он,— я решил, что ты мертв.— Он наклонился вперед, потом снова оглянулся на призрак.— Более того.— Он поднял палец.— Я надеялся, что ты мертв.— Он перевел взгляд на стены и здания* усеивавшие противоположный склон.

     — Что случилось, Эли? Элеазар был готов рассмеяться.

— А ты не видишь? Падираджа мертв. Священное воинство вот-вот выступит на Шайме... Мы попираем стопой выю врага.

— Я говорил с Саротеном,— бесстрастно сказал Ийок,— и с Инрумми...

Протяжный вздох.

— Тогда ты знаешь.

— Честно говоря, мне трудно в это поверить.

— Поверь. Консульт действительно существует. Мы смеялись над Заветом, но на самом деле шутами были сами.

Долгая укоризненная тишина. Ийок всегда призывал серьезнее относиться к Завету. И понятно почему... теперь понятно. Они полагали, что Псухе — лишь тупой инструмент, слишком грубый и не способный сделать ничего опасного — вроде этих... демонов.

«Чеферамунни! Сарцелл!»

Перед его мысленным взором возник скюльвенд, окровавленный и величественный, поднимающий безликую голову демона для всеобщего обозрения. Элеазар услышал рев толпы.

— А князь Келлхус? — спросил Ийок.

— Он пророк,— тихо ответил Элеазар.

Он наблюдал за Келлхусом. Он видел его после снятия с креста — видел, как тот сунул руку себе в грудь и вырвал свое проклятое сердце!

«Какой-то фокус, иначе быть не может!»

— Эли,— начал Ийок,— наверняка это...

— Я сам говорил с ним,— перебил его магистр,— и довольно долго. Он истинный пророк, Ийок. А мы с тобой... что ж, мы прокляты.— Он посмотрел на главу шпионов, скривился в болезненной насмешке.— Еще смешнее, что мы, похоже, оказались не на той стороне...

— Прошу тебя! — взмолился его собеседник.— Как ты можешь...

— О, я знаю. Он видит... то, что способен видеть только Бог. Магистр резко повернулся к одному из глиняных кувшинов,

схватил его и встряхнул в надежде услышать красноречивый плеск вина. Пусто. Элеазар бросил кувшин в стену и разбил его. Он улыбнулся Ийоку, застывшему от изумления.

— Он показал мне, кто я есть. Ты знаешь эти мыслишки, эти догадки, что крысами шныряют у тебя в душе? Он ловит их, Ийок. Он ловит их и держит перед тобой за шкирку, а они верещат. А он называет их и объясняет тебе, что они значат.— Элеазар снова отвернулся.— Он видит тайны.

— Какие тайны? О чем ты, Эли?