Падение Тисима Ретто

Стульбицкий весь сжался, словно ему стало холодно. Видно, только теперь он понял всю глубину своей трагедии: Кувахара играл с ним, как кошка с мышкой. Он весь теперь сник, на Кувахара не поднимал глаз, взгляд его блуждал где — то в пространстве. На лбу выступила холодная испарина.

— Что вы хотите от меня? Что я вам сделал плохого? — повернул он к японцу обезумевшее лицо. — За что меня пытать?

— Не «за что“, а для чего, — поправил его Кувахара, улыбаясь тому эффекту, который дала угроза пытки. — Для того, чтобы вы благосклонно приняли мое предложение.

Стульбицкий обхватил голову руками, склонился, уперев локти в колени.

— Вы немного опечалены? — спросил Кувахара. — Не следует печалиться, вам ничто не угрожает на родине. Наша агентура в России прекрасно законспирирована, господин Стульбицкий…

— Дайте мне три дня на размышление… Я подумаю.

— Один день, — поднял указательный палец подполковник Кувахара. — Только один день!

— Хорошо, пусть один.

— Потом будем пытать.

— Скажите хоть ваши условия…

— От вас, господин Стульбицкий, требуется: подробно рассказать о китайцах, подписать акт о том, что американская подводная лодка потопила ваш пароход. А по прибытии на родину вы будете давать маленькие сведения нашему агенту. Он сам будет приходить к вам. От нас получите комфорт до отправки на родину, хороший гонорар за каждое сообщение. Завтра утром вы дадите подписку. Наша аудиенция окончена.

В кабинет вошли четыре жандарма с винтовками и веревкой. Стульбицкого связали здесь же, в кабинете. Теперь его отвели не в офицерское собрание, а в жандармерию и поместили в карцер.

Следующим привели к Кувахара Борилку. Он был связан, а охраняли его, как и Стульбицкого после допроса, четыре жандарма. Кувахара приказал двум жандармам остаться в кабинете после того, как Борилку развязали и усадили в кресло.

До сих пор, как уже говорилось, трое русских — Борилка, Воронков и Андронникова — размещались в заброшенной комнате офицерского собрания. Сразу же после побега Грибанова была вдвое усилена охрана этой комнаты: жандармы дежурили не только в коридорчике, у двери, но и под окном. Кормили пленников скверно: одним серым рисом, почти наполовину перемешанным с шелухой. Но самое мучительное было в том, что они все время пили подсоленную воду. Все осунулись, стали желтыми за эту неделю.

Но не только одними муками была отмечена для них неделя в плену у японцев. Была и радость, — они узнали о побеге Грибанова. Этим они были обязаны подпоручику Хаттори. Ему Кувахара поручил заниматься русскими, пока сам руководил поисками Грибанова. Однажды переводчик вошел к ним с целью якобы выяснить их нужды. Он объяснил, — так было ему приказано, — что вода соленая везде на острове якобы из — за больших приливов, затопивших колодцы. Но перед уходом он покосился на дверь, за которой стояли жандармы, потом перелистал иллюстрированный журнал, которыми пичкали пленников, и все трое увидели, как откуда — то из рукава скользнула бумажка в захлопнутый журнал. Когда Хаттори ушел, Воронков подмигнул всем, подошел к двери, послушал, потом вернулся к печи, лег на татами спиной к двери и раскрыл журнал, заслонив его своим корпусом со стороны двери. В журнале была записка. В ней сообщалось, что позавчера сбежал «ваш товарищ, господин Чеботин“, что соленая вода — это пытка, чтобы заставить их быстрее подписать акт, что «нужно думать о спасении“, иначе всем здесь грозит гибель, если даже они и подпишут акт, что он тоже будет думать об их спасении. Записка заканчивалась просьбой: «Эту бумагу незаметно бросить в печь“.

С тех пор Хаттори еще два раза бывал у них и в обоих случаях оставлял записки, сообщавшие о том, что «господин Чеботин“ до сих пор не пойман и теперь, по — видимому, вообще не будет пойман. Подозрение пленников, что Хаттори — провокатор, развеялось, когда они сопоставили все свои наблюдения за переводчиком. Они всю неделю обдумывали план побега, рассчитывая на помощь Хаттори.

Подполковник Кувахара повел разговор с Борилкой далеко не в том плане, в каком разговаривал со Стульбицким.

— У вас два пути, — сказал он без обиняков. — Либо пытка и смерть, либо подпись под этими бумагами, — и он протянул Борилке два листа исписанной бумаги.

Борилка неторопливо взял листы и долго читал и переворачивал их. Первый из них содержал обязательство стать японским агентом. На втором был акт о потоплении советского парохода американской подводной лодкой.

— Не подпишу! — решительно сказал он, вернув листы Кувахара. — Это глупость. Никогда того не будет. Пытать будете? Попробуйте. Наш товарищ Чеботин, наверно, уже на родине и все рассказал о нас. А если не добрался, то скоро доберется. Тогда смотрите…

— Вы так полагаете? Глубокое заблуждение, — усмехнулся Кувахара и откинулся на спинку кресла. — Мы сделаем из вас, как говорят русские, котлету. А Грибанов уже казнен как шпион. Вы тоже будете казнены как шпионы, если не подпишите этих бумаг. — Он угрожающе потряс листами у самого носа Борилки.

— Вы не грозите мне! — отмахнулся от листов Борилка. — Я не слабонервный, понятно?