Падение Тисима-Реттоо

Вот и теплый ключ. Он привел путника к распадку. Вот и нагромождение каменных глыб, о котором сообщалось в записке. Комадзава с оглядкой подходил к нагромождению, им владел безотчетный страх. Обогнув крохотный прудик, он обнаружил вход под каменные глыбы. Заглянул туда — пусто, пахнет сыростью. Прислушался — тишина.

— Анонэ, товарищ Ли! — крикнул он в пещеру. В ответ — тишина.

И тут Комадзава охватило горькое отчаяние — повстанцы сменили базу. В лучшем случае, он теперь через неделю получит весточку от Ли Фан-гу. Усталый, разбитый, разочарованный, Комадзава снял дзикатаби и опустил ноги в горячую воду пруда. Солнце подходило к полудню, жарко припекало в душной тишине распадка. Пахло сероводородом. Комадзава тихонько шевелил ногами в воде и думал о том, как будет огорчен Хаттори его неудачей.

Неожиданно послышался шорох за каменными глыбами вверху по распадку и, как привидения, перед Комадзава появились двое в форме японских солдат. «Неужели уже охотники?» — мелькнуло в голове Комадзава. У него была готова версия на случай встречи с ними: пришел полечить ноги от ревматизма. Велика же была его радость, когда в одном из двоих он узнал Ли Фан-гу.

Поздоровавшись, они без задержки отправились на склон вулкана, где продолжала оставаться партизанская база. Комадзава буквально затискали, когда он появился среди повстанцев. Долго тряс ему руку и благодарил его Тиба, а Грибанов-громадина, весь светлый, веселый, так сжал ему руку — конечно же без всякого умысла на радостях, — что Комадзава присел. Но он готов был остаться без руки ради только того, чтобы встретить Грибанова среди друзей.

Совет был коротким и деловым, — для посторонних разговоров у Комадзава не оставалось ни минуты лишнего времени. Чтобы не вызвать подозрений, он должен засветло вернуться в казарму. Тиба, прочитав сообщение Хаттори, во всех подробностях расспросил о деталях подготовки к «охоте», о положении в гарнизоне. Грибанов тем временем писал письма самому командующему и подполковнику Кувахара. Он предупреждал их, что если «хоть один волос упадет с головы моих соотечественников, то вы будете отвечать своей головой». Он напомнил о судьбе военных преступников разгромленной фашистской Германии, высказал свои предположения о том, что может ожидать и их.

В три часа пополудни Комадзава покинул партизанскую базу. В его обмотках были завернуты листовки, письма Грибанова, которые Комадзава должен был запечатать в конверты и бросить в почтовый ящик, наконец указания Тиба для Хаттори. В семь часов вечера Комадзава был на своем обычном месте, где его с нетерпением ожидал Хаттори.

…В этот же вечер Комадзава выполнил поручения Грибанова и Тиба — письма бросил в почтовый ящик, а когда совсем стемнело, наклеил листовки на стенах складов и казарм.

* * *

Подполковник Кувахара, как приказал командующий, в понедельник с утра занялся пленниками. Задача, как известно, состояла в том, чтобы всех их сделать японскими агентами и затем русских отправить на родину, а американцам устроить побег на десантной барже с расчетом, что они в океане смогут встретить корабли пятого флота, курсирующие к востоку от острова. Американцам предстояло поставить задачу: на случай войны с русскими и тяжелого положения на острове поставить в известность командование пятого флота о готовности японского гарнизона сдать остров и сдаться в плен американцам.

Если же те и другие откажутся от предложения — пытать. Если и эта мера не даст положительных результатов — всех истребить.

Первым полковник Кувахара вызвал к себе географа Стульбицкого. Все это время тот жил один в комнате, отведенной для всех русских в первый день их пребывания на острове. Стульбицкого содержали хорошо: он нормально питался, его часто водили на прогулку в сопровождении жандарма, ему приносили японские журналы с фотографиями прелестных женщин. Почесывая бородку, географ улучал минуту и спрашивал у Хаттори:

— А эта особа — кто? Почему она так сфотографирована? А это что за вид?

Подпоручик Хаттори с недоверием относился к Стульбицкому, видя хорошее отношение к нему со стороны подполковника Кувахара. Он в душе считал Стульбицкого глупцом, готовым на предательство, и поэтому был с ним сух и лаконичен.

Стульбицкий явно был заинтригован многими деталями своеобразного быта японцев. Вначале он упорно допытывался, почему его держат отдельно от всех русских, но ему объяснили, что это вызвано чисто техническими условиями: все русские из соображений санитарии содержатся в отдельных комнатах. Он пробовал возражать, просил разрешить ему находиться по соседству хотя бы с Андронниковой, но получил решительный отказ и постепенно успокоился. За ним здесь хорошо ухаживал санитар, и рана его к концу недели пребывания у японцев окончательно зажила.

И вот встреча с подполковником Кувахара. Она поразила Стульбицкого уже тем, что подполковник не пользовался переводчиком. Он, оказывается, неплохо сам владел русским языком, хотя во всех случаях не выговаривал звук «л», отсутствующий в японской фонетике, а произносил, как «р».