Падение титана, или Октябрьский конь

Спустя четыре дня пятьдесят из тех транспортов, на которых Катон доставил из Диррахия своих людей, снаряжение и продовольствие, были загружены и готовы к отплытию. На них разместились тысяча двести выздоровевших солдат, сформированных в две когорты, двести пятьдесят нестроевиков, двести пятьдесят вьючных мулов, четыреста пятьдесят тягловых мулов, сто двадцать повозок, месячный запас пшеницы, нута, бекона, масла плюс жернова, печи, посуда, запасное белье, вооружение и… подарок от Гнея Помпея, который погрузили на судно Катона, – тысяча талантов серебряных монет.

– Возьми, у меня этого много, – весело сказал Гней Помпей. – Привет Цезарю! А эта почта… – он передал Катону несколько небольших перевязанных и запечатанных свитков, – пришла из Диррахия для тебя. Вести из дома, я думаю.

Чуть дрожащими пальцами Катон взял письма и сунул под кожаную кирасу.

– Разве ты не прочтешь их сейчас?

Серые глаза смотрели сурово, хмуро, губы скривились, словно от боли.

– Нет, – громко и грубо ответил Катон. – Я прочту их позже, когда будет время.

Целый день понадобился, чтобы вывести из неудобной гавани пятьдесят транспортов, но Гней Помпей все это время оставался на небольшой деревянной пристани, пока последний корабль не скрылся за горизонтом и на фоне вечереющего опалового неба остались лишь черные иглы мачт.

Затем он повернулся и устало направился к себе. Конечно, теперь жизнь потечет спокойнее, но почему-то после отъезда Катона образовалась пустота. О, в какой трепет ввергал его в юности этот Катон! Педагоги и риторы без конца твердили о трех величайших ораторах в сенате, обладающих неповторимым стилем, – о Цезаре, Цицероне и Катоне. Звучные, громкие имена, с какими он вырос, обрели плоть, превратились в людей. Его отец, Первый Человек в Риме, никогда не слыл хорошим оратором, но он был среди них, ибо всегда умел добиваться того, чего хотел. Теперь все они понемногу рассеялись, но все равно одна жизненная нить нет-нет да и сплеталась с другой. Так, наверное, будет и дальше, пока Атропос не сжалится и не начнет обрезать эти нити.

Его ждал Луций Скрибоний Либон, и Гней Помпей подавил вздох. Этот boni взял на себя командование флотом после смерти Бибула, потом любезно уступил должность сыну Помпея Великого. Правильно сделал. Единственная причина, почему этот отпрыск побочной ветви семьи Скрибониев взлетел так высоко, заключалась в том, что Гней Помпей, только раз взглянув на его обворожительную дочку с ямочками на щеках, тут же развелся со своей постылой Клавдией и женился на ней. Помпей Великий с ужасом отнесся к этому браку, считая его неприемлемым. Он сам был одержим идеей жениться только на самых знатных аристократках и вбил себе в голову, что точно так же должны поступать и его сыновья. Но Секст был еще слишком молод для брака, а Гней пытался следовать примеру отца ради мира в семье, пока не увидел семнадцатилетнюю Скрибонию. Любовь способна разрушить самые продуманные планы – вот о чем размышлял старший сын Помпея Великого, здороваясь со своим тестем.

Они пообедали вместе, обсудили предстоящий вояж на Сицилию, зреющее сопротивление в провинции Африка и предположения о том, где может теперь находиться Помпей Великий.

– Сегодняшний курьер принес слух, что он увез Корнелию Метеллу и Секста с Лесбоса и плывет по Эгейскому морю, останавливаясь на островах, – сказал Гней Помпей.

– Тогда, – посоветовал Скрибоний Либон, поднимаясь, – я думаю, пора тебе написать ему снова.

И когда он ушел, Гней Помпей решительно сел за стол, взял двойной лист фанниевой бумаги, обмакнул тростниковое перо в чернильницу и стал писать.

Мы все еще живы и не сдаемся. Море под нашим контролем. Мой дорогой отец, я прошу тебя, собери корабли, сколько сможешь, и приезжай ко мне или в Африку.

Так заканчивалось его письмо.

Но прежде, чем краткий ответ Помпея Великого дошел до него, он узнал о смерти своего отца на грязевых равнинах египетского Пелузия от рук царя-мальчика и его дворцовой клики.

Жестоко, без оглядки на этику, в принятой на Востоке манере они умертвили его, думая, что оказывают услугу Цезарю. Ни на секунду не пришло им в голову, что Цезарь очень хотел помириться с ним. «О отец! Так даже лучше! Так ты не будешь в долгу у Цезаря, милостиво сохранившего тебе жизнь».

Немного успокоившись и придя в себя настолько, что смог появиться перед подчиненными, не теряя лица, Гней Помпей отослал еще шесть тысяч пятьсот выздоравливающих солдат в Африку, принеся жертву морским ларам, Нептуну и богине надежды Спес, чтобы эти парни и Катон отыскали друг друга на двухтысячемильной линии побережья между Дельтой Нила и провинцией Африка. Затем он приступил к тягостной задаче перебазирования своего флота и людей на Сицилию.

Малочисленные островитяне не знали, радоваться или сожалеть об уходе римлян. Коркира медленно стала залечивать свои раны и возвращаться к спокойной жизни. Очень медленно.

2