Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

Во двор выходили пять больших бронзовых дверей, широко отрытых, и, видя, что монахи стали входить в одну из них, он направился в соседнюю. В притворе собора он остановился и тотчас забыл о монахах. Со всех сторон его окружали стены, украшенные цветной мозаикой, а над ним виднелся Христос, судивший мир. Он никогда еще не видывал подобной картины и потому так впился в нее глазами, что не заметил, как монахи прошли мимо него.

Очнувшись от первого сильного впечатления, он подошел к одной из девяти также бронзовых дверей, которые вели вовнутрь собора, и слегка дотронулся до нее. Она отворилась без всякого шума. Еще два шага — и он стоял в соборе святой Софии.

Читатель, вероятно, помнит, что посланцы русского великого князя Владимира, сына Ольги, приехав в Константинополь, сделались христианами, как только увидели святую Софию. Подобное же впечатление произвело это зрелище и на графа Корти. В известном смысле он был также неверующий полуварвар. Много часов он провел с Магометом, рисуя планы великолепных дворцов и мечетей. Но что значили все их проекты в сравнении с тем, что он видел перед собой. Если бы его глазам представился неожиданно Каприйский грот со всеми его чудесами природы, то он не был бы так поражен. Он медленно продвинулся на несколько шагов и стал жадно смотреть вокруг себя; его взгляды охватывали общий абрис открывшейся перед ним картины, а не останавливались на частностях и мелочах, на вышине и ширине, на глубине и богатстве, на разноцветном мраморном полу, колоннах, разнообразных сводах, выдающихся галереях, карнизах, фризах, балюстрадах, золотых крестах, блестящих окнах, алтаре, сверкавшем бесчисленными зажженными свечами и драгоценными камнями; на лампадах, подсвечниках, церковных сосудах, хоругвях и образах, на малых куполах, которые постепенно уносились к центральному куполу, по величине и красоте превосходящему всякое описание.

Как долго стоял граф Корти, пораженный величием святой Софии, он сам не знал, а пришел он в себя только благодаря неожиданно раздавшемуся пению; он вздрогнул.

Прежде всего ему пришла в голову мысль о сравнении святой Софии с Каабой. Он вспомнил тот день, когда он упал полумертвым у подножия черного камня. Как та картина была мрачна в сравнении с этой. Там был мрачный камень, окруженный фанатиками, а здесь… Все сияло, все было светло, лучезарно. Естественно, ему пришла в голову мысль, что этот храм принадлежал к той вере, которую исповедовала его мать. Он вспомнил, как она шла ночью в часовню, чтобы молиться о его возвращении. Глаза его наполнились слезами, сердце дрогнуло. Отчего ее вера не могла быть его верой? Впервые задал он себе этот вопрос.

Тем временем из алтаря вышел епископ, окруженный духовенством в богатом облачении. Ему надели на голову митру, сверкавшую драгоценными камнями, и золотую ризу; тогда он произнес молитву и, подняв с престола чашу, вознес ее. Раздалось торжественное пение, которое наполнило нежной мелодией своды. Все опустились на колени; невольно, сам того не чувствуя, граф Корти сперва последовал их примеру, но быстро вскочил и теперь стоял один во всей церкви. Ему стало неловко выделяться в большой толпе. Неожиданно он увидел направлявшийся прямо на него ряд женщин. Все они были в белых фатах, но лицо первой женщины было открыто. Еще несколько шагов, и он увидел ее лицом к лицу. Из-за нежного румянца, заливавшего ее щеки, она казалась ребенком. Глаза ее были опущены, а губы слегка двигались, словно она принимала участие в пении, торжественно наполнявшем церковь. Ее лицо блистало каким-то лучезарным светом. Сердце графа Корти тревожно забилось, так как нет на свете человека, который может оставаться равнодушным перед женской красотой, какие бы обеты он ни давал.

Она направлялась к главным дверям, а так как он стоял перед этой дверью, то, поравнявшись с ним, на мгновение остановилась и с удивлением посмотрела на этого рыцаря во всеоружии.

— Прости, рыцарь, что я помешала твоей молитве, — сказала она с улыбкой.

— А я, сударыня, — отвечал он, — благодарю Бога, что оказался перед этой дверью.

Он посторонился, и она вышла из церкви.

Теперь собор, за минуту еще поражавший его своим величием, показался графу Корти совершенно простой, обыкновенной церковью. Он уже не слышал пения и не видел окружавшего его великолепия. Его глаза не покидали двери, за которой она исчезла.

Он словно очнулся от сна, и первая мысль, пришедшая ему в голову, были слова Магомета: «Ты узнаешь ее с первого взгляда».

Это была она, она, о которой писал Магомет на пергаменте, принесенном в этот день верным Али.

Тогда он вспомнил все, что ему говорил Магомет, прощаясь в Белом замке. В ушах его раздавались слова его повелителя: «Всякий, кто увидит ее, влюбится в нее», а также: «Не забывай, что в Константинополе я должен принять ее такой же непорочной, как я видел ее в последний раз».

Машинально вышел он из церкви, сел на лошадь и поехал домой.