— Видела — у Распутина. Она приезжала с прошением, чтобы освободили ее мужа.
Председатель.
— Вы помогли ей?
Вырубова.
— Это было невозможно.
Председатель.
— Вы дали ей возможность видеться с царицей?
Вырубова.
— Нет, она не виделась никогда; императрица не хотела ее видеть; у Сухомлинова дело какое-то невозможное: он был осужден…
Председатель.
— Вероятно, при старом режиме он не был бы осужден. Откуда вы знаете, что императрица не хотела ее видеть?
Вырубова.
— Говорили, что она хотела подать прошение императрице, но императрица не хотела принять.
Председатель.
— Вы интересовались хлыстовщиной?
Вырубова.
— Нет.
Председатель.
— А почему эта записка была у вас найдена? (Показывает записку.)
Вырубова.
— «Тайны хлыстовщины». — Кто-нибудь на Распутина писал; говорили, что Распутин — хлыст. (Рассматривает.) Ах, это Гофштеттер!
Председатель.
— Вы не знали, что Распутин — хлыст?
Вырубова.
— Я не видала ничего хлыстовского, при дворе никто ничего не говорил. Хлыстовщина — против церкви. Он, по крайней мере при мне, никогда ничего не говорил против церкви.
Председатель.
— В революционные дни, когда был низвергнут старый режим, вы были в Царском?
Вырубова.
— Я была в Царском. У меня была корь, меня взяли 21 марта, я была в постели.
Председатель.
— А до того вы были под домашним арестом?
Вырубова.
— Нет, я лежала во дворце; не знаю, была ли я арестована; во всяком случае, я была со всеми вместе, я ничего не знала. От меня даже скрывали тогда. Я помню, войско было вокруг, стреляли. Я была очень больна, у меня была корь и воспаление легких.
Председатель.
— Когда вы заболели?
Вырубова.
— Трудно вспомнить. Двадцать первого был месяц, что я заболела. Это в день отъезда бывшего государя в ставку; мы все заболели в один день тогда. Когда это было?
— Последний год он чаще был здесь. Я не знаю, что вы называете часто? Я, в сущности, больная; не могла ездить часто, я ездила в моторе. Знают же там, как часто я бывала; я не могу сказать; раз в неделю. Каждый раз, как бывала в городе; раз или раза два в неделю.
Председатель.
— Вы помните встречу с Распутиным в Мраморном дворце несколько лет назад?
Вырубова.
— В Мраморном дворце у Константина Константиновича? Нет, он там никогда не бывал. Его, наоборот, там очень не любили, кажется, я у Константина Константиновича никогда не бывала.
Смиттеи.
— Для вас не было секретом, кем сам себя считал Распутин?
Вырубова.
— Кем он себя считал? Он всегда говорил, что он — один из странников одухотворенных; проповедывал слово божие.
Председатель.
— В чем же заключалась эта проповедь?
Вырубова.
— Это бывало довольно интересно. Я даже записывала. Я не знаю… Объяснял св. писание.
Председатель.
— Разве он был начитан в св. писании?
Вырубова.
— Он знал все св. писание, библию, все…
Председатель.
— Но ведь он был неграмотен?
Вырубова.
— Он все знал, все говорил, все объяснял.
Председатель.
— Вам приходилось слышать от него, что его призвание — снимать страсти с людей, делать их бесстрастными?
Вырубова.
— Этого я никогда не слыхала. Мне он никогда не говорил ничего подобного. Мне он много рассказывал про свои путешествия, массу; в Иерусалим, не знаю где, по всей России он ходил в веригах, пешком. Это очень меня интересовало. Я слушала.
Председатель.
— Это было раньше; потом он ходил в шелковых рубашках и вериг не носил.
Вырубова.
— Да, ему все дамы шили. Мне, кажется, он носил что-то такое.
Председатель.
— Почему вам это кажется?
Вырубова.
— Он говорил, что у него все тело болит от того, что он на себя надевал.
Председатель.
— Как он называл вас?
Вырубова.
— Аннушка … Анна Александровна, разно называл.
Смиттен.
— Скажите, пожалуйста, вам, как фрейлине двора ее величества, не казалось, что допущение к престолу такого лица, как Распутин, роняет престиж царя и царицы?
Вырубова.
— Я боялась этого. Последнее время особенно. Говорили много гадостей.
Смиттен.
— До вас доходили слухи, что Распутин — пьяница и развратник?