Падение царского режима. Том 7

Председатель. – Вы не помните арестов в апреле 1907 года именно в связи с приготовлением к цареубийству?

Коковцов. – Я позволяю себе докладывать вам о том, что фамилию Никитенко я первый раз слышу.

Председатель. – Ратимов, Наумов?

Коковцов. – При мне происходили разговоры в совете министров о пропаганде во флоте, о том, что аресты произведены, что морское ведомство за этим не смотрит, что офицерский состав не знает, что там происходит, и оправдания адмирала Григоровича, что он ничего не может сделать при 50 офицерах и при 500 человек команды, что приходят еще рабочие, слесаря, работают вперемежку и что происходит на судах, офицеры не знают. Таким образом, вплотную к этому делу совет министров приходил по вопросу о споре между министром внутренних дел и морским. Кажется, доклад по этому поводу был сделан или Трусевичем, или Курловым, боюсь сказать.

Председатель. – Значит, вы удостоверяете, что не только в совете министров не докладывалось Столыпиным об этом, но даже вы не припоминаете этого дела?

Коковцов. – Фамилию «Никитенко» я совершенно не припоминаю.

Председатель

. – Вы изволите вспомнить Баболовский парк, Царское Село, сын почтмейстера местного Наумов, лейтенант флота Никитенко, который служил письмоводителем у присяжного поверенного Феодосьева. Кит Пуркин, казак-конвоец Ратимов, который был с ними в сношениях?

Коковцов. – Казака-конвойца Ратимова я помню. Много было разговоров о том, что в этой компании замешан один конвойный казак. Или память моя этого не удержала? Хотя она была всегда довольно хороша. Но этого я не могу подтвердить.

Председатель. – Стало быть, вы не помните и не можете нам сказать, были ли разговоры о провокации, которая свила гнездо в недрах этого процесса, в связи с именами Спиридовича и Герасимова?

Коковцов. – Тут, по крайней мере, вопрос о провокации не ставился, кроме тех реплик, которые давал адмирал Григорович. Он утверждал, что не знает, происходит ли брожение среди нижних чинов флота, или совершаются действия, идущие с другой стороны, из охранного отделения. Это он говорил, но, чтобы вопрос обсуждался, не было. По крайней мере, я не помню, хотя присутствовал всегда, за крайне редкими исключениями. Не знаю, были ли случаи, когда я в совете министров не сидел. Но этого моя память не удерживает.

Председатель. – Вы не изволите припомнить, что такого рода возражения со стороны морского министра Григоровича были связаны между прочим и с делом Никитенко?

Коковцов. – Боюсь ответить. Это дело из моей памяти совсем исчезло.

Председатель. – Вам не приходилось в разговоре со Столыпиным слышать от него в числе аргументов за роспуск 2-й Государственной Думы, за изменение избирательного закона, и между прочим, вследствие опасности, грозившей будто бы тогда монарху, в связи с процессом, о котором мы сейчас говорили?

Коковцов

. – Столыпин всегда связывал необходимость роспуска 2-й Думы с делом социал-демократической фракции. Это было; но дело Никитенко в суждениях и прениях роли не играло. Оно сыграло свою роль тогда, когда обвинялся флот и судовое начальство в отсутствии надзора за нижними чинами.

Председатель. – Вы изволили сказать, что Столыпин держал совет министров в курсе дела о социал-демократической фракции 2-й Государственной Думы. Теперь, может быть, для вас не тайна, что в центре этого дела была провокация, связанная с именами двух агентов петроградского охранного отделения – Шорниковой и Бродского? Постарайтесь вспомнить, Владимир Николаевич! Совету министров тогда намекали, что здесь замешано охранное отделение. Или для вас было совершенной новостью, когда вы потом об этом узнали?

Коковцов. – Из этих двух дел одно для меня совершенно ясно. Это дело Шорниковой. В нем я принимал непосредственное участие. Оно разбиралось при мне, когда я был председателем совета министров, и я принимал все меры, какие считал в ту пору необходимыми, для того, чтобы так или иначе все выяснилось. Это было в 1913 г.

Председатель. – Т.-е. разбиралось в совете министров?