Падшие мальчики

Из ниоткуда возник другой звук. Он разбил иллюзию, и Клэр снова очутилась в комнате. Губы стали солеными от слез — вкус потряс ее.

В одной из соседних комнат звонил телефон. Она слышала. Клэр пошла на звук, сжимая мобильник в горячей руке.

За стойкой тянулся длинный коридор с дверями без табличек. Она пошла по нему, держась рукой за стену, чтобы не упасть.

Дзынь-дзынь.

Нет, ей не послышалось. Звук доносился из одной из этих комнат. Клэр прикусила ноготь большого пальца. Вспомнила о своей матери. «Дурная привычка», — сказала бы старушка, ударив ее по руке. Но все же Клэр не перестала грызть.

Самый обычный, стандартный рингтон. Ной никогда не использовал мобильник, в отличие от множества других детей, не жил в нем. Не менял мелодию звонка. Она даже не была уверена, что сын знал о возможности это сделать.

Не глупи. Телефон может быть чьим угодно. Вернись, сядь на место и жди Марса. Он знает, что делать.

Он скажет мне сидеть и ждать. Станет лгать. Скажет, что все будет хорошо.

А это не так.

Она отняла мобильник от уха и нажала на кнопку с красной трубкой, чтобы прервать вызов. В коридоре повисла тишина, только звуки шагов долетали из главного офиса и гул голосов просачивался сквозь двери.

Ее руки так тряслись, что она с трудом поднесла телефон к лицу. Клэр потребовались все силы, чтобы нажать на нужное имя. Каким-то чудом ей удалось это сделать. Щелк. Маленькая шестеренка встала на место, запустив другие, и каждая тянула ее к правде, которую она не хотела признавать.

«ЗВОНОК НОЮ…», — гласила надпись на жидкокристаллическом экране. Многоточие пугало Клэр неизвестностью и тем, что должно было вскоре открыться.

Мгновение тишины. Затем коридор наполнился звуками вновь зазвонившего телефона. Рингтон чирикнул один раз, и голоса в комнате слева от Клэр стихли. Она услышала, как отодвинули кресло. Раздались тяжелые шаги — ближе и ближе, — трель телефона. Громче.

Громче.

Молодой полицейский с короткой стрижкой и прочерченным шрамом лицом вышел в коридор. В руке он держал пакет для улик — внутри лежал телефон Ноя, включенный и вибрирующий. Полицейский не заметил Клэр и метнулся к ближайшей двери справа. Он постучал дважды, громко и четко. Ему открыли. В коридор вышел мужчина. Младший по званию сделал шаг назад, уступая место широкоплечему полицейскому.

— Детектив Старк, — сказал юноша с короткой стрижкой и жутким шрамом.

Он так и не закончил предложения.

Детектив взглянул на пакет усталыми, добрыми глазами, посмотрел в коридор и тут же бросился вперед со всех ног, но все равно не успел.

Мобильник Клэр упал на пол на секунду раньше ее самой.

***

— А он, ну… очень плох? — спросил Маршалл.

Санитар посмотрел на Старка, не зная, что ответить.

— Должен предупредить: он получил значительные травмы при падении.

Маршалл следил за жестами пожилого мужчины, которыми тот сопровождал свою речь. Руки Старка месили воздух, пока детектив пытался отыскать нужные слова.

— Он упал на экспонат. Маршалл, от удара у него сломалась шея. Затем мальчик рухнул на пол. Ему не было больно, или почти не было. — Молчание. — Но да, повреждения значительные.

«Не могу поверить, что ты мне это говоришь, — раздался голос в голове Маршалла. — Неужели мало того, что мой сын мертв? Если это правда, он теперь не похож на себя. Это так?»

Маршаллу захотелось кого-нибудь ударить.

— Я приспущу простыню, совсем немного, — сказал санитар. — Чтобы вы могли его опознать.

Он говорил с уверенностью, которой прежде не проявлял. Санитар шагнул к каталке и потянулся к краю простыни.

«Нет, — сказал голос. — Не делай этого. Уходи, Марс. Если ты это увидишь, все окажется правдой. Пути назад не будет».

Никогда.

Мгновение он медлил — достаточно долго, чтобы вдохнуть. Слишком поздно. Простыня спала, открыв часть лица Ноя. Маршалл не мог вынести того, как осторожно санитар ее придерживал: деликатно, словно чашку чая, отставив мизинец. Маршалл знал, что ему не просто так показывают только лицо и правую часть головы.

Левой он ударился о динозавра. Или об пол.

Не. Смейте. Прятать. Моего. Мальчика.

Ни следа крови. Тело вымыли. Тошнота подступила к горлу Маршалла, когда он подумал о незнакомцах, водивших по телу его мальчика мочалкой и мылом. Это казалось извращением.

Кожа Ноя стала серой и мертвой. Голос в голове был прав: пути назад не будет. Его удивило, каким безжизненным стало лицо сына. Челюсть распахнулась и ввалилась, изменив форму головы. Теперь он почти не походил на ребенка, сидевшего утром за кухонным столом и изо всех сил пытавшегося не смеяться. Но это был он. Его Ной. Один глаз был закрыт, другой опух. Ресницы багровели в ослепительном свете. Зрачки заняли всю радужку и ничего не отражали. Совсем ничего.

— Могу я побыть с ним? — спросил Маршалл.