Падшие мальчики

Сэм увидел маму в банке: губы вытянуты, чтобы поцеловать его, волосы струятся вокруг зеленого лица. Он проследовал за проводом и выдернул вилку из розетки. Рождественские гирлянды погасли. Музыка стихла.

— Спасибо, милый, — поблагодарила она. — Иди ко мне. Я хочу кое-что тебе сказать.

Сэм забрался в гардероб и обнял ледяную банку. Его трясло, пот со лба бежал по стеклу.

— Ты хороший мальчик, — прошептала она. — Сделал все, как я просила. Санта точно навестит тебя в этом году.

Мальчик улыбнулся. Мама такая милая. Он больше не верил в Санту, но не стал ей об этом говорить. Не хочу ее обижать.

— Теперь мы станем семьей, мам?

Вопрос наполнил его восторгом. Сердце затрепетало.

— Мужчина умер, Сэм. Теперь мы будем семьей. Тебе нравится?

Он устало кивнул. Хотелось одного — спать. Такая долгая ночь.

— Но нужно еще кое-что сделать. Ты выпустишь мамочку?

Он не знал как, но совсем не боялся. Мамочка могла читать его мысли. Всегда. Она просто потрясающая.

— Мужчина принес молоток, чтобы забить окно. Ты ведь помнишь, как он это делал? Молоток лежит на кресле рядом с моей кроватью. Видишь?

Да.

— Используй его. А потом мы начнем новую жизнь.

Сэм вздохнул. Нужно столько всего сделать, а у него почти не осталось сил. Не этой ночью.

— Пожалуйста. Сделай это для нас.

Сэм заглянул внутрь себя, чтобы отыскать энергию, нашел маленькую искру в золе. Взял ее в руки. Чем сильнее становилась хватка, тем ярче она разгоралась. Дрожь восторга пробежала по его телу. Сэм сглотнул. Кровь мужчины потекла вниз по горлу. Он выбрался из шкафа и зашаркал по комнате, оставляя на ковре алые следы.

— Не волнуйся, милый. Я потом уберу.

Стоило Сэму встать, как комната закружилась. Он вспомнил, как однажды на собрании один из школьников упал в обморок. Интересно, тот мальчик тоже это чувствовал? Словно его подвесили в воздухе между двумя мирами, каждый из которых требовал всех его сил. Сэм посмотрел на кресло-качалку у кровати. Молоток лежал на сиденье, ждал его. Сэм пересек комнату, врезался в аккуратно застеленную кровать и взял его. Молоток оказался тяжелее, чем он ожидал. Или виной всему другая тяжесть? Груз ответственности.

Оно того стоит. Я хочу семью.

Сэм взял молоток обеими руками. Он хотел того, что показывали по телевизору, того, что было у его одноклассников.

— Давай, Сэм, — сказала мама.

Он поднял молоток над головой. Кровь жгла глаза, все плыло. Сэм хотел разбить стекло, но боялся звона.

Мама дернулась в банке, раскрыла рот. Поцелуй превратился в гримасу нетерпения. Волосы скрыли молочно-белые глаза, когда она толкнула крышку.

— Скорей! Мамочка тонет!

Сэм закрыл глаза и взмахнул молотком. Описав дугу, тот зацепил косяк гардероба. Пол усеяло щепками. Молоток врезался в банку — стекло покрылось сетью серебряных трещин, но выдержало. Мама извивалась, уперлась ступнями в дно, подтянув к подбородку колени. Руки, серо-зеленые, как лапы ящерицы, покрытые чем-то вроде гнойных наростов, царапали горло.

— Помоги мне, Сэм! Скорей!

Сэм закричал и размахнулся снова. На этот раз молоток врезался в банку с громовым бух, и стекло взорвалось осколками. Банка рухнула, как башня. Вонь гнилой плоти и спирта наполнила комнату. Мутная жижа обдала ноги Сэма, расплескалась у него за спиной, залила пол. Волокна плоти и пряди волос цеплялись за мебель, когда поток хлынул в открытую дверь, направился по коридору и вниз, по лестнице.

Глава 52

Грохот разбитого стекла заставил членов съемочной группы отшатнуться. Последний накамерный свет выключили. Женская рука выскользнула из тьмы и схватила забытый план съемок.

Маршалл снова остался один.

В фильме про мою жизнь ничего этого нет.

Из-за раны в боку дышать было трудно. Колени горели. На груди алели бесчисленные порезы. Голову охватило кольцо огня, венец из колючей проволоки врезался в плоть.

(Меня. Здесь. Нет…)

Маршалл снова грезил о Джеймсбридже — городе, где плохие вещи случались с друзьями друзей, в новостях или фильмах ужасов, а не с настоящими людьми вроде него. Потом он вспомнил, что его отец — местный почтальон — знал многих жертв джеймсбриджской резни. Возможно, никакой мембраны, отделяющей кошмар от хороших людей, которых он любил, не существовало.

Может, он все это время ошибался.

Осколки витражей отбрасывали разноцветные всполохи на стены и пол залитой кровью и дерьмом комнаты, на старое церковное распятие, прислоненное к стене. Сердце Маршалла забилось быстрее: Христа на нем не было.

Он сгорбился перед ним, склонив деревянную голову к плечу. Маршалл услышал, как застонали деревянные суставы, когда тот сдвинулся с места, различил, как нарисованная кровь заструилась из-под венца, из ран, нанесенных кнутом и пикой. Христос смотрел на Маршалла слепым взглядом манекена. Нарисованные глаза не моргали.

Дверь в подвал распахнулась, и Христос снова вернулся на крест, словно никогда и не освобождался от гвоздей.

Маршалл смотрел на ноги, спускавшиеся по ступеням. Его тело вновь напряглось.

— Нет.

Пожалуйста, я не готов.