Падший

Привстать на одно колено получилось, лишь собрав в кулак всю свою волю. Скрипнув зубами от боли, я вытащил из кобуры «Штейр», снял его с предохранителя и большим пальцем отвел назад спицу курка. Затем поймал на прицел спину бежавшего по переулку душителя, задержал дыхание, и сразу раскатисто хлопнул выстрел.

Отдача сильно подкинула пистолет и едва не выдернула его из занемевших пальцев, но я попал. Бхутота словно молотком в спину ударили, он зашатался, перешел с бега на шаг и оперся на стену, чтобы не упасть. На боку по белой ткани рубахи начало быстро растекаться кровавое пятно.

Моргнув, я вновь прицелился и выстрелил второй раз. На этот раз пуля угодила душителю меж лопаток, и он сполз по стене на землю. На кирпичной кладке осталась бурая полоса.

Хрипло выдохнув проклятие, я поднялся на ноги, и в глазах немедленно посерело, зашумело в ушах. Вздохнул — взорвались болью ребра. Но перетерпел. Второй шаг дался уже легче, и с каждым последующим ударом сердце билось все ровнее и спокойней.

Оставляя за собой кровавый след, бхутот полз по земле; он почти выбрался из переулка, когда я приблизился, поднял пистолет и выстрелил в затылок. Затем тяжело оперся о стену, переводя дух, но где-то неподалеку раздалась трель полицейского свистка, и поскольку встречаться с бывшими коллегами мне было совсем не с руки, я развернулся и заковылял по переулку к валявшимся на земле душителям.

Заманивший меня в западню паренек при падении свернул себе шею, добивать его не пришлось. Я прострелил голову покалеченного ударом о стену индуса и убрал «Штейр» в кобуру. Потом забрал слетевшие в драке очки и разряженный «Цербер», с болезненной гримасой выпрямился и поспешил прочь.

Сознание окончательно прояснилось, боль утихла, лишь неприятная ломота продолжала крутить левую руку, обвисшую словно плеть. На ходу я протер лицо носовым платком и выкинул его в кучу мусора. Перепачканный кровью пиджак пришлось снять и перебросить через левую руку, изображая утомленного жарой гуляку. Заодно завернул в него снятую с пояса кобуру.

На сорочке и брюках подозрительные пятна в глаза не бросались, я спокойно вышел из прохода меж домов и зашагал по безлюдной улочке, узенькой и глухой, с воротами оптовых лавок и складов на первых этажах домов. Людей на ней не было, лишь сидевший на брусчатке лепрекон выбивал ложечкой мелодию из составленных перед собой разнокалиберных бутылок.

— Драть! — брезгливо поморщился он при моем появлении. — Ну и вид!

Не останавливаясь, я сплюнул кровью в перевернутый для сбора подаяний цилиндр и поспешил дальше. Настырный коротышка выгреб набросанную в головной убор мелочь, нахлобучил его на макушку и засеменил следом.

— Сгинь! — прорычал я и свернул в переулок, в дальнем конце которого серебром сверкала на солнце мелкая рябь воды.

За спиной послышался перестук копыт, по улице пронесся полицейский экипаж. Лепрекон обернулся, засунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Сегодня он уже не казался бесплотным призраком, но тени коротышка по-прежнему не отбрасывал.

— Пристрелю! — на полном серьезе пообещал я.

Альбинос осекся, а когда я подпрыгнул и перевалился через закрывавшую проход к реке решетку, протиснулся сквозь ржавые прутья, сбежал на дебаркадер и принялся мочиться в воду с парапета.

— Сволочь, — хрипло выдохнул я, сошел на каменные ступени и кинул под ноги безнадежно испачканный кровью пиджак. Потом медленно и осторожно опустился на корточки, зачерпнул пригоршню воды и умылся. Левая рука уже понемногу шевелилась, но опухоль нисколько не спала, пальцы почти не двигались. И эта боль…

Жгучая боль вгрызалась в кости, крутила суставы и рвала сухожилия. Она отдавалась в плечо и острыми уколами дотягивалась до шеи, заставляла страдальчески морщиться и шипеть сквозь стиснутые зубы проклятия.

Не обращать на нее внимания было дьявольски непросто, но ничего другого мне сейчас просто не оставалось. Могла помочь инъекция опиума или бутылка дрянного рома, вот только ошибок отца я повторять не намеревался. Насмотрелся в свое время…

Тут вспомнился сухой треск раздавленной гортани и тепло чужой крови, потекшей по руке; меня затрясло. Подобным образом имел обыкновение убивать печально знаменитый Прокруст, мой несчастный отец. Тогда, когда не терял над собой контроль и попросту не разрывал жертв на куски.

Что еще я взял от него? Что перешло по наследству и до поры до времени дремлет в подсознании?

Что, а?

— Кстати, малыш! Безумно рад видеть тебя в добром здравии! — сказал лепрекон, застегнув последнюю пуговицу ширинки. — Но вряд ли папенька мог бы тобой гордиться!

Я молча развернул лежавший на каменной ступени пиджак. При виде пистолета надоедливый коротышка выставил вверх средний палец и шагнул с парапета в реку. Плеска воды не прозвучало.

— Чтоб ты сгинул! — в сердцах выругался я, отцепил от «Цербера» съемную кассету, вынул стреляные гильзы и зашвырнул их на глубину. Перезарядил оружие и убрал его в карман брюк.