Падший

Емельян Никифорович купил свежий выпуск «Атлантического телеграфа», Соколов ничего брать не стал. Я тоже покачал головой и толкнул дверь магазина. Над головой звякнул колокольчик, и одутловатый приказчик поспешил выйти из-за прилавка в зал.

— Чем могу помочь? — заученно улыбнулся он, не обратив внимания на мой порванный костюм. Точнее, усиленно делая вид, будто не обращает внимания.

Я с отвращением оттянул и отпустил лацканы пиджака.

— Нужны костюм-тройка, нижнее белье и сорочка.

В лавке пахло шерстью и пылью, рядами висели костюмы, различавшиеся лишь цветом материи и размерами. Сама мысль о том, что после пошитой на заказ одежды придется вновь одеться в подобное убожество, вызвала изжогу.

Или просто еда в корзинке для пикника испортилась на жаре?

Приказчик смерил меня наметанным взглядом и достал сантиметр.

— Это будет непросто, — объявил он, снимая мерки, — но что-нибудь обязательно подберем.

Замерив рост, ширину плеч, длину ног и рук, он побродил между вешалок и вынес темно-серый костюм.

— Это совсем не то, что было у вас раньше, — сказал приказчик, словно извинялся за ассортимент магазина, — но костюм требуется срочно, правильно понимаю? Раз уж вы обратились к нам…

— Все верно, — подтвердил я.

— Тогда прошу в примерочную! И вот еще сорочка, а белье, увы, не держим…

В отгороженном ширмой закутке я выложил на полку нож, расческу, золотые запонки, звякнувший монетами бумажник и жестяную коробочку леденцов, избавился от старого костюма и переоделся. Сорочка оказалась впору, ее рукава доходили до костяшек больших пальцев, а вот пиджак хоть и сидел как влитой, но ощутимо давил в плечах. Требовалось сохранять определенную осторожность, дабы он не разошелся по швам. В брюки я продел собственный ремень, они оказались впору, их стоило лишь самую малость укоротить.

— Ну, что скажете? — с интересом повернулся ко мне приказчик.

— Пиджак узковат в плечах, — сообщил я.

— Увы, ничего более подходящего подобрать не получится, — развел руками продавец.

— И надо подшить брюки.

Приказчик отметил мелком нужную длину и указал на стул за ширмой.

— Можете подождать здесь.

Я отдал ему брюки и остался в новой сорочке, жилетке и кальсонах. В задней комнате немедленно застрекотала швейная машинка.

В одиночестве я пребывал недолго, вскоре продавец вернулся и откровенно замялся, не зная, с чего начать разговор.

— Это, конечно, не мое дело, но… — вымолвил он, сбился, махнул рукой и сходил за зеркалом. — Позвольте, просто покажу. Вот, смотрите сами…

Я повернул голову и едва удержался от проклятия, разглядев сожженные на затылке волосы. Сразу вспомнилось, как заглянул в охваченную пламенем рубку дирижабля. Даже кровь к щекам прилила из-за осознания того, что разгуливал в подобном виде по городу.

Стыд и срам!

И эти двое… Могли бы и предупредить!

Раздражение быстро улеглось; в конце концов, никто не нанимался мне в няньки. И рваный костюм был куда большей проблемой, нежели сожженные волосы.

Прическа, к слову, была испорчена безвозвратно — среди подпалин проглядывала голая кожа.

— Могу послать кого-нибудь за цирюльником, — услужливо предложил приказчик.

— Будьте добры, — не стал отказываться я.

Вскоре принесли подшитые брюки, и я оделся, но покидать магазин не стал — появляться на улице с опаленными волосами категорически не хотелось. Уж лучше дождусь цирюльника.

— Сколько с меня? — спросил я, раскрывая бумажник.

— Двадцать пять франков, — ответил приказчик, заглянув в учетную книгу.

Сумма вышла весьма немалая даже по столичным меркам, и я внутренне поморщился, но торговаться не стал и выложил на прилавок пару красных десяток с портретом Леонардо да Винчи и присовокупил к ним синюю купюру с Александром Вольтой. Тут пришла очередь приказчика морщиться: пусть банкноты и успели просохнуть, но вид имели весьма подозрительный.

Впрочем, принял их продавец без единого вопроса. Он еще убирал деньги в кассу, когда распахнулась дверь и к нам присоединился невысокий усатый цирюльник в белом переднике. В одной руке у него был кожаный саквояж, в другой — свернутая простыня.

— Кого стричь? — спросил мастер с явным континентальным акцентом, заметил меня и принялся выстреливать фразами как из пулемета: — А! Вы! И что у вас? Покажите. Повернитесь к свету. О! Да неужели? Вот это да! Вам очень повезло, моншер, огонь затронул лишь затылок. Но придется убирать опаленные волосы. Выходить в таком виде на улицу — моветон!

— Что вы предлагаете? — попытался я заткнуть фонтан его красноречия, но безуспешно.

— Садитесь! Садитесь! — потребовал коротышка и принялся ходить вокруг. — Поразительно! Еще и сбоку подпалина! Нет, виски в таком виде оставлять нельзя. Не получится, даже не просите. А вот сверху убирать ничего не надо. Не волнуйтесь, моншер, сделаю все в лучшем виде!

— Что сделаете? — с трудом вставил я в этот рваный монолог свой вопрос.

Цирюльник накинул на меня простыню, подоткнул за воротник и отступил на шаг назад.

— А какие варианты? — хмыкнул он, осматривая меня со стороны. — Вас спасет только андеркат. Очень модная стрижка… в определенных кругах.