Падший

Вход в подвал оказался запечатан сургучной печатью полицейского управления, ее я без всякого почтения содрал и приготовился воспользоваться фомкой, но дверь запереть не удосужились. Я включил фонарик и осветил темные углы.

— Закрой! — попросил Альберта, тот послушался и поспешил следом.

Наша авантюра приводила подвыпившего поэта в неописуемый восторг. А вот мне было не по себе. В ушах до сих пор стоял плеск бьющей из перерезанного горла крови.

Луч фонаря высветил плохо замытые потеки на полу, и я указал приятелю на соседнюю дверь.

— Мы были там.

— И что ты собираешься делать? — спросил Альберт Брандт.

Я намеревался посмотреть, как далеко протянулся кровавый след, это вполне могло стать ключом к разгадке, но для начала решил осмотреться в комнате.

— Представляешь, за одной из дверей — падший! — прошептал в спину поэт.

— Перестань! — потребовал я и прошел в отведенное под спиритический сеанс помещение. Тяжелый запах духов светских львиц уже выветрился, на смену ему пришел сложный аромат, отталкивающий и притягивающий одновременно.

Свечу из комнаты унесли, но на столе оставались потеки воска. Я сковырнул один из них ножом, принюхался и передал Альберту.

— Что скажешь?

Поэт растер комочек воска между пальцев, чихнул и без тени сомнения объявил:

— Гашиш и опиум. И что-то еще, не могу разобрать.

— Вот как? — хмыкнул я, покидая комнату. — Не знаешь, кто пригласил на прием этого проходимца?

— Не знаю, но уверен — концов теперь не найти, — ответил Альберт, и тут по коридору разнесся тихий плеск.

Я чуть не поседел. Резко обернулся, вскидывая фонарь, дернул из кобуры пистолет, а это лепрекон поливал ромом пол, с интересом наблюдая, как мутная жидкость стекает в направлении лестницы.

Получив наглядное подтверждение моему утверждению, коротышка перестал переводить алкоголь, хлебнул из полупустой бутылки и выставил руку со сложенным в колечко большим и указательным пальцами.

— Сволочь! — выругался я, не став убирать «Люгер» в кобуру.

Просто не хотел оказаться застигнутым кем-либо, что называется, «со спущенными штанами», но лепрекон все понял по-своему и в один миг растворился в темноте. Только заклацали по каменному полу набойки его ботинок.

А я, высвечивая фонариком потеки плохо замытой крови, зашагал по коридору. След привел в самый его конец, куда даже слуги поленились идти. На полу там засохла небольшая бурая лужица.

— Даже не представлял, что в человеке столько крови, — поежился Альберт.

Жутковатая атмосфера подействовала на поэта отрезвляюще, и он мало-помалу начинал сожалеть о своем необдуманном участии в этом сомнительном мероприятии. А поскольку одному возвращаться через пустой особняк ему не хотелось, решил отговорить от дальнейшего расследования меня.

— Кто знает, что там? Вдруг падший? — прошептал Брандт.

— Если демон не вырвался за столько лет, не вырвется и сейчас, — веско заметил я, хотя никакой уверенности не испытывал. — И потом — представь, как ты будешь нашептывать на ушко своей очередной пассии байки об этих невероятных приключениях.

— Я верен жене!

— Я тебя умоляю! — скептически протянул я, убрал пистолет в кобуру и сунул фонарь поэту. — Посвети.

Сам принялся простукивать стену фомкой, поскольку, как мне показалось, понизу шла едва заметная щелочка, в которую и пыталась просочиться неведомой силой притянутая сюда кровь. К моему величайшему разочарованию, пустот подобным образом обнаружить не удалось, тогда я начал исследовать кладку и вскоре заметил непонятную линию. Сдул с нее пыль — это оказалась прорезь в камнях, едва ли толще волоса.

Сколько ни старался просунуть в нее лезвие ножа, не смог. Тогда попробовал поискать с другой стороны предполагаемого потайного хода и не прогадал: вторая щель была заметно шире. Не щель даже, а выемка от пола и до потолка.

После нескольких безуспешных попыток я вбил в нее расплющенный конец фомки и навалился на инструмент, используя его в качестве рычага. Поначалу ничего не происходило, а когда от перенапряжения уже помутилось в глазах, в стене вдруг что-то хрустнуло, и каменная плита слегка сдвинулась в сторону.

Вдвоем с Альбертом нам удалось расширить отверстие, и поэт высветил обломленный конец запора.

— Проржавел.

— Повезло, — усмехнулся я, вновь доставая пистолет. Ступени каменной лестницы уходили во тьму, что там, внизу, было совершенно непонятно.

— Ходили слухи, что Максвелл распорядился вырыть подземный ход к электростанции, — припомнил Альберт старинную байку.

— Ага, — поддакнул я, — а строителей посадил на лодку и утопил в озере.

— Нет, — не согласился поэт и предложил другую вариацию этой истории: — Их электричеством убило.

— Еще не лучше, — вздохнул я, забрал у приятеля фонарь и двинулся вниз, освещая себе дорогу.

— Может, не стоит? — спросил Брандт, но без особой уверенности. Маятник его настроения в очередной раз качнулся в другую сторону, и теперь поэта разбирало любопытство.

Ну еще бы! Тайный ход самого Максвелла! Такая тема для новой поэмы!

— Давай прикроем дверь.