Падший

– Кстати, о принятии желаемого за действительное, ты все продолжаешь свои поиски таинственного Сюнана, Бессмертного разрушителя?

Его вопрос меня удивляет, но я стараюсь этого не показывать.

– Мне просто интересно.

Смех вырывается из груди Арджуна. Он выдыхает два клуба дыма через ноздри.

– Ты и правда ужасный вампир, – говорит он. – Если врешь, делай это хотя бы убедительно. Все знают, что ты читаешь. Одетта и Мэделин следят за всеми твоими действиями, включая такие банальные, как заказ книг в библиотеке.

Я тихо ругаюсь, испанские слова срываются с моего языка.

– Не волнуйся ты так по этому поводу, – продолжает Арджун. – Матушка с тетушкой просто хотят быть уверены, что тебя не интересует литература о тщете бытия. Смерть не единственный выход, дружище.

– Если уж на то пошло, то единственный.

И опять Арджун смеется.

– И этот выдуманный Сюнан может помочь тебе в твоем увеселительном путешествии? – Он поднимается на ноги, поправляет монокль, прикрепленный к его жаккардовому жилету, а затем говорит мне: – Заканчивай читать волшебные сказки и собирайся. Давай проведем эту ночь среди живых.

* * *

Я держу голову опущенной, пока мы идем по Vieux Carre, надвинув свою шляпу пониже. Мои глаза мечутся из стороны в сторону. После того как я повстречал Селину и Майкла, прогуливающихся по улице Руаяль на прошлой неделе, я вдруг осознал, насколько беспечно вел себя все это время.

В любой момент мы можем столкнуться с членами Братства.

И если столкнемся, что я буду делать тогда?

Полагаю, тогда я понесусь прочь, словно ветер. Если и останусь на месте, то только чтобы защитить кого-то. После того что произошло с Камбионом на болоте, у меня нет желания ввязываться в драки. Жестокость, похоже, ведет к худшим вариантам развития событий.

– Ты умеешь драться? – спрашиваю я у Арджуна, когда мы делаем последний поворот на Rue Dauphine[82].

– Занимался боксом в университете, – говорит он. – И я неплохо управляюсь со штукой под названием «багх нагх»[83]

.

– А это что такое?

– Если придется драться, увидишь.

Я кошусь на его безупречный костюмчик и спрашиваю:

– У тебя что, сейчас при себе есть оружие? – Я удивленно изгибаю брови.

– Дамы тоже удивляются.

– Твою ж мать, – бормочу я, смеясь.

Две юные особы проходят мимо нас, держась под руки. Как только они исчезают вдалеке, мы замираем у непримечательной голубой двери справа от нас, знак наверху мирно покачивается на вечернем ветру. Золотыми буквами на ней выписано одно-единственное слово: «Parfum».

Дурманящая смесь запахов окружает узкое здание: розовая вода, древесный уд, пионы, диптерикс, сандал и ваниль. Другой слой запахов таится под ними – что-то более тяжелое, более острое. Травы и горящий ладан. И тающий воск с примесью крови.

Колокольчик над дверью звенит, когда Арджун толкает голубую створку.

Сам магазинчик длинный и узкий, как многие аптекарские салоны в центре французского квартала. Вдоль стены слева от нас тянутся бесконечные полки, многие из них заставлены крошечными пузырьками с духами, а также кусками мыла и саше с сушеными цветами. Также слева, на маленьком табурете, сидит молодая женщина с кожей фарфорового цвета, такой же бледный солнечный зонтик лежит возле ее юбки с цветочным узором. Ее рукав закатан и рука обнажена, чтобы было удобно проверять, как раскрываются на коже разные ароматы. Вены на ее запястье пульсируют в такт с ее бьющимся сердцем.

Если бы она только знала, что для вампира вроде меня это самый приятный аромат из всех.

Я отвожу глаза и сглатываю. Спустя почти что два месяца жажда крови по-прежнему затмевает почти все мои чувства. Из-за этого я опасаюсь охотиться без сопровождения кого-либо из своих сородичей.

– Bonne nuit[84], джентльмены. – Девушка, проводящая эксперименты с ароматами, поднимается на ноги. – Чем я могу вам помочь?

Когда я выхожу под свет газовой лампы, ее лицо искажается, она меня узнает. А затем надувает губы.

– Себастьян Сен-Жермен, – говорит она, и хмурая морщинка появляется у нее между бровями.

Мои глаза округляются.

– Элуиз?

Она подходит к нам, придерживая подол своей цветочной юбки. Изящный шарфик у нее на шее повязан точно так же, как у ее матери, уголки подобраны треугольником.

Элуиз дергает подбородком, подзывая нас к задней части магазина. Мы проходим за шторы в темноту, и она разворачивается с явным недовольством.

– Так это, получается, правда? – спрашивает она. – Ты стал созданием, чья сущность погубила твою матушку.

Что-то мерцает во взгляде ореховых глаз Арджуна.

– Совсем не обязательно…

– Cillaté[85], сынишка феи, – обрывает его Элуиз. – Сейчас ты в моем доме.

Негодование наполняет мою грудь, но я заставляю себя посмотреть на нее с насмешкой.

– Вижу, мало что изменилось с тех пор, как мы были детьми, Элли.

– Не называй меня так. – Она делает шаг мне навстречу. – Ты потерял это право, когда твоя семья перестала общаться с моей десять лет назад, несмотря на все то, что мы делали для вашего вида на протяжении многих лет.

Я делаю шаг назад, чувствуя себя не в своей тарелке от ее враждебности.