Пагубная страсть

– А зачем мне машина? – трезво заключил Кривцов. – У меня права просрочены. Да и негде у нас разогнаться.

– Тогда отдай мне, – встрепенулся Блогов. – Я тебя покатаю.

– А продать этот батискаф можно? – вдруг поинтересовался Кривцов.

– А почему нет? – Романов осторожно вытянул из цепких пальцев Блогова поздравление. – Автомобиль оформите в салоне. Там же его и продадите. Вот визитка дилера «Тойоты». Вас ждут по указанному адресу на следующей неделе. Не забудьте взять паспорт.

После того как Блогов отчалил с футбольным экипажем на борту, Кривцов зашел в дом и долго сидел у окна, блуждая бессмысленным взглядом по цветущей зелени в палисаднике. Перед ним в белоснежных соцветиях алычи жужжали пчелы. Жирная муха трепыхалась в клейких сплетениях паутины, запрятанной в гуще еловых лап. Под пирсом глухо плескалась вода. Пузыристые комья пены цеплялись за стебли камышей, водили дружные хороводы в прибрежной илистой жиже. И не было нигде ни души – томительный майский пейзаж, апогей деревенской весны. Визуальная зарисовка с обочины жизни, но с примесью нового чувства в душе, пока непонятного, странного. Не того, рождавшего сумасшествие в теле после забитого гола, а какого-то приглушенно светлого, обнадеживающего. Впервые, спустя тринадцать лет после завершения карьеры, Кривцова навестили коллеги по «Шторму». Его вспомнили чиновники высшего областного ранга. Федор более ничем не мог помочь команде, но команда помогла ему. О нем не забыли, не замолчали его имя в истории памятных побед «Шторма». Кривцова знала клубная молодежь. Болельщики помнили его всегда.

Федор выдвинул верхний ящик комода, порылся в мятом закисшем белье и отыскал свою форму. Бутсы валялись в шкафу вперемешку с обувью Лиды. Кривцов еще раз глянул на мяч. Он был картинно красив. На полированной этажерке, среди женских романов в гибкой обложке, Кривцов нашел сложенный вдвое плотный листок.

– Регистрация участников до 15 июня, – прочел он вслух концовку объявления. – Время еще есть.

Вечером Кривцов одолжил у Скарбалюса газонокосилку. Футбольное поле сгинувшего колхоза давно служило пастбищем для левобережных коров. В центральном круге из-под куч строительного мусора пер молодой сорняк, фланги обороняла колония непроходимых борщевиков.

Кривцов убрался в штрафной площади, в полиэтиленовый пакет собрал пустые бутылки, у скамеек сложил пирамидку из битых кирпичей и бутылочного стекла. Пропиленовыми хомутами он притянул к каркасу ворот сетку. О том, что невостребованные запасы снастей оскудели на тридцать пять квадратных метров, Кривцов решил Скарбалюсу не говорить.

Поле вышло далеко не идеальным. Кочки, местами проплешины голой, еще прохладной земли, невыразительная растительность под ногами – все это обрело относительно сносные очертания после усердий Кривцова, но для полноценных тренировок прибранная поляна едва ли годилась.

Более всего Кривцова тревожило иное обстоятельство. Шнуруя растоптанные бутсы, он сомневался в собственном мастерстве. Прошло столько лет…. Что спустя годы стало с его филигранной техникой и отработанными до автоматизма ударами с обеих ног? И если он задумал построить команду из проблемных, не всегда трезвых личностей, сможет ли осмелевший туземец стать удачливым тренером, администратором и укротителем человеческих слабостей? В недалеком прошлом Кривцов и сам вечерами с трудом держался на ногах, а тут замахнулся на невозможное.

Первый удар пришелся по центру ворот. Следом мяч прошелестел по траве и, взлетев на кочке в районе вратарской, вонзился в нижний угол ворот. Потом пошли перекладины и штанги, начались остервенелые поиски мяча в зарослях облепихи и шиповника. Кривцов вспоминал разные футбольные хитрости: мудреную обводку, жонглирование мячом стоя и в движении, вышибал им дурь из головы. Бил по воротам с дальней дистанции.

После одного такого удара, потрясшего перекладину, Кривцова окликнул сухой, окутанный длинными спутанными волосами дедок. Стоял он под раскидистым вязом и держал за руль велосипед. В округе его звали Иван-чаем. Жил он за Рыбацким на дальнем заброшенном хуторе. Вел скромное придомовое хозяйство, по книгам практиковал у-шу, считал Ошо духовным наставником. Прозвище свое он получил за оседлое существование на лоне природы и пристрастие к лечебным травам, которыми в сушеном виде торговал на Залесском рынке. Поговаривали, что сын Иван-чая сколотил состояние в 90-х на продаже подержанных иномарок и благополучно застрял в Германии, куда не раз пытался вытащить и отца. После заповедных казахских степей, в которых Иван-чай больше двадцати лет прослужил егерем, его пленила природа южной Балтики, он влюбился в степенные воды Куршского залива. Променять вольготную среду существования на стерильные тротуары немецких городов Иван-чай не согласился.

– Знаешь, чья на тебе футболка? – со знанием дела полюбопытствовал собиратель трав у Кривцова.

– Моя, – ответил тот, не отвлекаясь от работы с мячом.

– Понятно, что не Блохина, – лукаво усмехнулся дед. – Раздобыл где?