Палач из Гайд-парка

– Боюсь, что так, миссис Арледж. Но ведь это не отменяет всего того хорошего, что в нем было, его щедрость, его любовь и почтительное отношение к прекрасному, его юмор…

– Как вы смеете… – начала она, но заставила себя замолчать. – Бедный Эйдан, – и подняла глаза. – Суперинтендант, неужели это нужно подвергать широкой огласке? Неужели нельзя позволить ему покоиться с миром? Он же не виноват, что его убили. Если бы он умер ночью во сне, никто никогда не узнал бы об этой стороне его жизни.

– Хотел бы я вам обещать, что никто ничего не узнает, – откровенно ответил Питт. – Но если тот человек замешан в смерти мистера Арледжа, тогда все будет известно сразу же, как его арестуют. И уж конечно, во время суда все выйдет наружу.

У Далси был такой вид, словно сообщение поразило ее как громом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла сосредоточиться и задать следующий вопрос, а он беспомощно стоял рядом, от всей души желая хоть как-нибудь облегчить ее бремя.

– Вы верите, что этот… этот человек убил Эйдана, суперинтендант? – спросила она наконец, и голос ее выдавал то неимоверное усилие, с которым вдова держала себя в руках.

– Не знаю, – искренне ответил Томас. – Я склонен думать, что это не он. Нет никаких доказательств, что именно он убийца, но очень вероятно, что убийство Арледжа как-то связано с их дружбой.

Она нахмурилась, стараясь понять что-то непонятное и неуловимое.

– Не понимаю. Какое к этому отношение имел капитан Уинтроп? Или тот, другой – кондуктор омнибуса?

– Не знаю, – признался Питт. – Наверное, тут есть кто-то еще, чье имя нам пока неизвестно.

Миссис Арледж отвернулась и взглянула через окно в сад, залитый солнечным светом.

– Как это все отвратительно. Боюсь, я не в состоянии всего этого понять. – Она невольно содрогнулась. – Однако я, разумеется, окажу вам всю возможную помощь. Сейчас я думаю, что не знала Эйдана так хорошо, как воображала… Но вам только достаточно пожелать узнать все, что мне известно, и я расскажу.

– Благодарю. Я ценю вашу искренность, мэм, и ваше мужество.

Она взглянула на него со слабой улыбкой.

– Спрашивайте, суперинтендант, все, о чем вы хотите знать.

Томас провел у нее еще три часа, деликатно, но подробно расспрашивая о жизни Арледжа, задавал все вопросы, какие только мог придумать. Он опять осмотрел все принадлежавшие покойному вещи и взял с собой несколько мелочей личного обихода, которые она ему не дарила и которые, насколько ей было известно, он купил себе сам.

Вдова показала Питту все, о чем он просил, и ответила на все его вопросы с безыскусной искренностью, словно была слишком потрясена страшным открытием, чтобы оставить при себе даже те воспоминания, которые обычно бывают самыми дорогими и личными.

– Мы были женаты двадцать лет, – сказала она, задумчиво глядя на старую театральную программку. – Не знала, что он ее берег. Это был первый концерт, на который он меня пригласил. Я только что приехала из сельской местности, где выросла, и была очень наивна и необразованна. – Она все вертела в руках пожелтевшую от времени программку. – Вы бы тогда приняли меня за простушку, суперинтендант.

– Сомневаюсь, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я ведь тоже вырос в деревне.

Она быстро взглянула на него, и лицо ее впервые за все время потеплело.

– Неужели? Где? О, извините, это…

– Нет-нет. В Хертфордшире. В большом поместье. Мой отец был егерем. – Зачем он об этом рассказывает? Томас никогда и нигде об этом не упоминал; эта часть его прошлого вызывала болезненные воспоминания о потере, которая все еще язвила сердце; о несправедливости, которая никогда не могла быть позабыта.

– Да? – Ее ясные темно-голубые глаза смотрели на него с интересом, в котором не было ни тени неудовольствия. – Ну, значит, вы тоже любите землю, вы понимаете ее красоту, а иногда и то, что она бывает жестока? Ну, конечно, понимаете. – Она отвернулась и снова стала смотреть в окно, на крыши домов и небо. – Там кажется все настолько… чище… не правда ли? И честнее?

Питт подумал, что она должна сейчас чувствовать, какой гнев и смятение – при мысли о всех тех годах, которые она провела в замужестве, – и все было напрасно, они были полны предательством по отношению к ней, и даже лучшие ее воспоминания теперь напитались горечью. Далси оправилась бы от его смерти, эта чистая рана затянулась бы со временем; но рана от того, что он ее обманывал, останется навсегда. Арледж лишил ее не только будущего, но и прошлого. Вся ее сознательная жизнь, эти двадцать лет обратились в постыдное ничто.

– Да, – сказал Томас с глубоким чувством. – Гораздо честнее. Быстрое убийство одного животного другим есть необходимость природы и не может никого обесславить.

Она взглянула на него удивленно и даже с восхищением.

– Вы замечательный человек, суперинтендант. И я глубоко благодарна судьбе, что этим… ужасным делом занимаетесь именно вы. Я бы никогда не подумала, что кому-то удастся облегчить мне мою ношу, но вам это удалось.