Палачи и жертвы

В сопоставлении с протоколами допросов письма Абакумова позволяют точнее выявить особенности его натуры. На допросе у Мокичева по эпизодам дела Этингера он уверенно заявлял, что между Внутренней и Лефортовской тюрьмами нет разницы и что все камеры там одинаковы, не существует ни теплых, ни холодных. Чем это объяснить: неведением или изворотливостью в надежде уйти от наказания? Лефортовская тюрьма строилась задолго до Абакумова, не он сделал ее такой и не ему за это отвечать. Если Абакумов без уверток признавал, что арестованных избивали, то, с точки зрения уголовного преследования, это признание более серьезно, чем подтверждение нечеловеческих условий содержания под стражей того режима, который практиковали до его назначения министром государственной безопасности. И описание «каменного мешка» с холодильным устройством, приведенное в одном из его писем, свидетельствует о том, что это явилось новостью для Абакумова. Можно, конечно, предположить, что, ссылаясь на неведение, Абакумов пытался оправдаться перед Берией и Маленковым, но, на мой взгляд, это соображение не выглядит убедительным. Берия и Маленков прекрасно знали, что творилось за стенами Лефортовской тюрьмы, человеколюбием не отличались и ставить жестокость в упрек Абакумову не собирались. Таким образом, есть основания полагать, что Абакумов, в основном, говорил и писал правду.

В самом факте обращения Абакумова к Берии и Маленкову под соображениями, лежащими на поверхности, скрыта любопытная деталь. Поверив доносу Рюмина, Сталин до ареста Абакумова создал комиссию для проверки работы МГБ в следующем составе: Маленков, Берия, Шкирятов и Игнатьев. Последние двое, по всей видимости, довольствовались правом совещательного голоса, в то время как Маленков и Берия, по существу, предрешили судьбу Абакумова. Так что он мог считать: кто его губил, тот и вернет к жизни. Но этим мотивация поступков Абакумова не исчерпывается — при аресте у него изъяли документы, объявленные совершенно секретными исключительно потому, что в них содержался компромат именно на Берию и Маленкова.

В материалах уголовного дела этих документов нет, их либо уничтожили, либо сразу же куда- то забрали из боязни разглашения даже в самом узком кругу, но суть, заключенная в них, известна из записки Абакумова, адресованной Берии. В ней Абакумов объяснял, что, к несчастью, не успел передать Лаврентию Павловичу милицейские протоколы, связанные со скандалами из–за его сексуальной агрессивности, а также «копии старых заявлений (1946 г.) в отношении тов. М. по линии брака самолетов». «Как Вы знаете, Л. П., — писал Абакумов, — вопрос в отношении тов. М. обстоял тогда крайне туго и, несмотря на сильный нажим, я показал себя как честный человек».

Годами хранить компромат — все равно что держать камень за пазухой, человека это не украшает. Однако в реальной обстановке тех лет, когда никто никому не доверял и ежедневно ждал подвоха или удара в спину, этот факт важен не сам по себе как таковой, в большей мере существенно то, что стояло за ним, что составляло его скрытый смысл. Иначе говоря, компромат мог быть оружием для нападения, а мог быть, прежде всего, средством защиты: все зависело от того, как он использовался. Из материалов дела не усматриваются случаи, когда бы Абакумов кого- то подсидел или оклеветал. Он отличался особой осторожностью и инициативно конфликтовать с противниками не пытался, хотя возможности у него по тем временам были немалые. И если ему приходилось «ходить в атаку», делалось это, как правило, по приказу Сталина.

Выдержки из протоколов допросов и иных документов едва ли нуждаются в комментариях, они говорят сами за себя. Но одно обстоятельство объективно требует разъяснения: любое упоминание ЦК ВКП(б) или Советского правительства не следует понимать буквально, в тексте за ним неизменна фамилия Сталина, которую категорически запрещалось заносить в протокол. Для него в МГБ было еще и такое наименование. — Инстанция. Точно так же там не встретишь и других громких фамилий: Маленков, например, повсюду именуется «отдельным руководителем Советского правительства».

Оценивая работу следствия по делу Абакумова, нахожу, что она, эта, с позволения сказать, работа, напоминает средневековье в пору святой инквизиции. Год назад Рюмин в порядке «партийного долга» разоблачил Абакумова, по чьей вине не составлялись протоколы каждого из допросов, а сам он что делает? Вот типичный образчик его почерка: