Читаем Паладины полностью

Что за счастье — быть вечно вдвоём!

Быть с чужою вдвоём нелегко,

Но с родною пленительно-сладко:

В юбке нравится каждая складка,

Пьётся сельтерская, как "Клико"!..

И «сегодня» у нас — как «вчера»,

Но нам «завтра» не надо иного:

Всё так весело, бодро, здорово!

Море, лес и ветров веера!

"Но неспособные признать эту правду соляристы старательно обходят любое толкование Контакта. Они причислили его к лику святых, с годами он стал для них вечностью и небом, хотя вначале, при трезвом ещё подходе, Контакт был основой, вступлением, выходом на новую дорогу, одну из многих дорог…" (Лем, "Солярис").

1916 год:

* * *

Быть может, и любит, да только не скажет…

Да только не скажет и чувств не покажет.

А раз не покажет — так что в этом толку.

Да, что в этом толку — любить втихомолку.

Надеждой терзает, надеждой тревожит…

А может быть вовсе не любит? Быть может!

Сколько дорог ждёт человека в его Контакте с Живым Существом! Живое всегда открыто и всякая теодицея надумана: не надо оправдывать трансцендентальное за всё то зло, что есть в мире, — мы сами сооружаем его. Иногда полезно посмотреть себе в глаза и заметить бревно. Если столько рассказано и открыто, а мы всё не видим, не слышим. Живое любит нас. "А может быть вовсе не любит?" Сомнение от недостатка нашей любви. Живое любит нас, быть может, как женщина, втихомолку. И с тем же материнским страданием Живое помогает появиться на свет нашим душам:

"Меня ожизнил Бог, экстазом осиянный!

И ныне я Его приветствую осанной!

Я, Демон, гений тьмы, пою Поэта дня,

И Я Его люблю, как любит Он Меня!"

Его любовь необманна. Ибо если бы и не было Его любви, не было бы и того действия, в результате которого над бездною появились небо, млечность, душа и плоть.

Дерзкий полёт над родной планетой. Усталый клин. Страна без границ. Солярис великолепным сиянием поражает нас. Земля чайками взмывает в небо. Трагические руки радостно простирать к ним — и лететь, и лететь на север. "Что Эрик Ингрид подарил? Себя, свою любовь и Север". И более не надо ничего — "всё Эрик Ингрид подарил". Ах, мы никогда не были одиноки: с нами всегда великое Эго, Живое Существо, с которым плодоносен и златотрубен наш полонез. Любовь и Нега! Наслажденье и Красота! Все жертвы мира, принесённые и приносимые, лишь для того, чтобы звери бежали из зоопарка, птицы покинули клетки. Ингрид прозревает: влюблённый Эрик освобождает её; теперь кругом снег без грязи и долгая жизнь без вранья.

"Итак, Океан существовал, жил, думал, действовал. Возможность свести "проблему Солярис" или к бессмыслице, или к нулю, мнение, что Океан — отнюдь не Существо, а поэтому мы ничего или почти ничего не проигрываем, зачёркивалось навсегда. Теперь люди, желают они того или нет, должны учитывать такое соседство на пути их экспансии, хотя постичь его труднее, чем всю остальную Вселенную" (Лем, "Солярис").

Кто осмелится идти вслед за поэтом? От мира надежд и иллюзий, от своего плотского «я» к миру идей и свершений, к мыслящему Эго трансцендентального. Таков путь творчества, жизненный путь. Это экспансия бытия над небытием, смысла над бессмыслицей. Выбор за нами, и только в нём наша свобода, — ночи отчаянья и вечный полярный день. Над ослепительной белизной севера к чёрной полоске земли белых журавлей перелёт.


Эпилог

2

Я выполнил свою задачу,

Литературу покорив.

Бросаю сильным на удачу

Завоевателя порыв.

Но, даровав толпе холопов

Значенье собственного «я»,

От пыли отряхаю обувь,

И вновь в простор — стезя моя.

Схожу насмешливо с престола

И, ныне светлый пилигрим,

Иду в застенчивые долы,

Презрев ошеломлённый Рим.

Я изнемог от льстивой свиты,

И по природе я взалкал.

Мечты с цветами перевиты,

Росой накаплен мой бокал.

Мой мозг прояснили дурманы,

Душа влечётся в примитив.

Я вижу росные туманы!

Я слышу липовый мотив!

Не ученик и не учитель,

Великих друг, ничтожных брат,

Иду туда, где вдохновитель

Моих исканий — говор хат.

До долгой встречи! В беззаконце

Веротерпимость хороша.

В ненастный день взойдёт, как солнце,

Моя вселенская душа!


Библиография

1. Аверинцев С. С. Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики // Древнерусское искусство. М. 1976.

2. Анненский И. Ф. Стихотворения и трагедии. "Советский писатель". Ленинградское отделение. 1990.

3. Блок А. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения и поэмы. М. Л. Государственное изд-во художественной литературы. 1960.

4. Блок А. Собрание сочинений. Т. 3. Стихотворения и поэмы. М. Л. Государственное изд-во художественной литературы. 1960.

5. Блок А. Собрание сочинений. Т. 7. Автобиография. Дневники. М. Л. Государственное изд-во художественной литературы. 1963.

6. Брюсов В. Собрание сочинений. Т. 6. М. "Художественная литература". 1975.

7. Бунин И. Стихотворения. М. "Молодая гвардия". 1990.

8. Высоцкий В. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. Екатеринбург. Уральский торговый дом «Посылторг». 1994.

9. Гофман Э. Т. А. Новеллы. М. "Художественная литература". 1983.

10. Греков В. "Вернуться в дом Россия ищет троп…" // Северянин И. Стихотворения. М. "Молодая гвардия". 1990.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука