Палата Гром (СИ)

   Гришку он узнал сразу. Никого не мог - все кружились перед ним беспорядочными тенями, а его определил. "Ага, псих", - проговорил он и снова погрузился в забытьё. Там было спокойней. Там в него не стреляли.

   Он встретился с Липой в театре квадрата, она пришла играть торшер. Они репетировали спектакль уже седьмой год. Одни актёры уходили, на их место приходили другие, необъезженные. Пьеса не имела названия. На афише в треугольных скобках значилось многообещающее многоточие.

   - Уже само название будет привлекать зрителей, - говорил Шверубович, режиссёр всего этого бедлама. - У нас в России теперь нет хороших фильмов и спектаклей. Пусть наш будет первым в новом роде.

   Ретли играл там квадрат, главную, в общем-то, роль. В финале пьесы они с торшером целовались, вот почему они с Липой и стали встречаться.

   - А с предыдущим... торшером у тебя тоже что-то было? - однажды спросила Липа, честно глядя на парня прозрачными глазами.

   - Нет, - сплюнул Донован, припоминая, - в тот раз он был мужчиной. И наша задача, помню, была высмеять гомиков. Потом главному это надоело.

   - Со мной ведь лучше, правда? - улыбалась она.

   Да с ней было лучше. Может быть, с Лизой тоже было бы хорошо, он не знал. Но одиночество пугало его, оно казалось ему третьим Ретли, потерявшим все человеческие черты и оказавшимся в холодной пустыне палаты Гром.

   Он скучал по Лизе. Представить, что она с кем-то другим, он не мог, а позвонить стеснялся. Дошёл до того, что через неделю она позвонила сама и сказала, что записала его в покойники.

   - Перерезал тебе горло тот маньяк, а мне-то сообщить некому, - голос казался весёлым, беззаботным, никакого укора, услышанного им в последнюю ночь, Ретли не уловил. Они встретились возле башен-близнецов, так сами студенты универа называли свою общагу.

   Он целовал её покорные, какие-то мягкие губы, не решаясь понять, что он уже не квадрат, и можно пойти дальше. Башни-близнецы сурово смотрели, с шапок облаков стряхивая снег.

   ...И когда ничего не осталось, огненным факелом вспыхнуло солнце. Целое мгновение оно никому ничего не дарило, потому что было поздно. На остывших полях, покрытых неубранным снегом, всходила земля, пробиваясь сквозь смёрзшуюся корку сугробов. Дорога заплеталась в косах полей серой, едва различимой лентой, потерявшейся за первым поворотом. Вдалеке была видна машина, красное инородное пятно в гнетущей белой пустоте. Но отведём на мгновение взгляд, посмотрим, как быстро и неизбежно прозревает небо, похожее теперь на тёплое синее одеяло с белыми облаками-заплатами. Потом взглянем на машину снова - она не двинется с места, лишь солнечный луч отразится в её ветровом стекле и полетит себе дальше на поиски других отражений. Но больше не будет ничего, и осколок солнца потеряется в холодном и безжалостно точном безумии пустоты. Не будет писем с фронта, потерянного где-то на рубеже столетий, и похоронок со стёршимися именами тоже не будет. Ребятишки найдут сумку мёртвого почтальона, и начнётся история "Двух капитанов", а может быть, не начнётся, потому что и так ничего не осталось в огромной бесприютности несказанного. Нет стартовой точки, всё исчезло, погрузившись в пугающую нереальную тишину. Нечего было начинать и не с кем. Натка поддерживала неизвестного, он был ещё слаб, Ретли убежал далеко вперёд. Он давно уже не чувствовал такой лёгкости в себе. Сколько тяжести свалилось с него в палате Гром, сколько времени он потратил впустую. Сейчас весь его ненужный груз спокойно гнил в оставленной камере, Ретли не было до него дела. Его часы шли, ещё утром он бережно завёл их.

   - Сколько мы идём, а я не вижу ни одного живого человека, - крикнула ему Натка, как будто он сам этого не замечал. Дура она, всё-таки. Хотя без дураков невозможен мир, пусть даже такой пустой и невзрачный как этот.

   - Пойди полей цветочки, - сказала Натка, потому что он ей надоел.

   - Сегодня не моя очередь, - обиделся Ретли, пошёл к своей койке, застал там Лизу и очень удивился, подумав сначала, что ошибся койками. Но пятно крови было здесь, оно отталкивало буроватой неподвижностью, мрачнело с исчезновением солнца. "Интересно, а вдруг она... ещё ни с кем?", - подумал Ретли, но тут же рассмеялся собственной глупости. Ему никогда не везло. Всё время пил снятое молоко. Конечно, она хочет сбежать, потому что там её ждёт парень.

   - Мне нужно с тобой поговорить, - сказала Лиза, видно заметив его ухмылку, - как ты думаешь, они следят за нами?

   А он ещё считал её умной девушкой. Действительно считал.

   - Зачем за нами следить? - пожал плечами Донован, - Мы сами контролируем друг друга. Ты не была ещё у Горавски? С ним поговоришь и станешь лучше любой камеры наблюдения, будешь впитывать в себя все незрелые мысли, чтоб потом сообщить куда следует. Вот я сейчас поговорю с тобой, и всё ему передам.

   - Тебе ведь хочется меня поцеловать? - прошептала Лиза. Никому в палате не было дела до них, только Жасмин-Бурдынчик неодобрительно щурился. - Я не хочу, чтоб какой-то вшивый Горавски видел нас.