Палата Гром (СИ)

   - А вам зачем? - Ретли не хотел больше ничего спрашивать, он уже знал всё. Просто нужно было сказать, чтобы поделиться голосом. Одним глотком влил в себя оставшееся пиво и сунул бомжу бутылку. Все внутренности взбунтовались, не желая пропускать столько пива, и Ретли поперхнулся. Глаза его выкатились из орбит и поймали благодарный, но какой-то очень уж прямой и открытый взгляд бомжа. Так мог глядеть на него Ерохин, но никак не бездомный человек в обносках с местной помойки.

   Бомж услужливо постучал Доновану по спине и тот очухался. С тех пор Ретли станет ненавидеть прямые взгляды людей. Может быть, потому, что привык на всех смотреть косо, незаметно пытаясь изучить грехи каждого.

   Горавски тоже глядел на него прямо, и Донован терялся под этим свинцовым всевидящим взглядом. Пол был гладким, скользким, сквозь него пробивались колонны, не достигая потолка, они почему-то искривлялись и упирались в стены.

   На одной из колонн было написано "Дерево". Потолок то опускался, то поднимался, и когда он уходил на неуловимую высоту показывался свет, яркий холодный электрический. Это светило солнце нового мира.

   - Я не думаю, что вам тут будет плохо, - сказал Горавски, дав Ретли возможность осмотреться, - вы же любите всё изобретать, сколько раз сами писали о смерти. Скажите, Вы это так себе представляли?

   Девчонка Карнеги и не помышляла о таком. Ей бы было сложно представить это даже в том случае, если бы придуманный Ретли рассказал, что после смерти будет так.

   - Но я не умер, - он сказал это неуверенно, словно и сам не понимал, что всё ещё жив. Что было после того как какой-то ублюдок на баррикаде ударил его прикладом?

   Ничего. Время остановилось. Часы его ударились об асфальт и замерли, стекло покрылось тонкими-тонкими трещинками.

   Ретли покинул баррикаду вместе с девушкой, которая призналась ему, что ей надоело сражаться, и что у неё дома куда интереснее. Впрочем, девушкой её можно было назвать лишь условно. Чем-то она напоминала Лизу, только тёмные волосы были подкрашены, а настоящее лицо тонуло в размазанной по всему лицу косметике. Зачем она намазалась, отправляясь умирать, Ретли не знал. Может, перед смертью, хотела побыть женой всей баррикады - больше вероятности, что потом попадёшь в историю. В прямом и переносном смыслах, разумеется.

   Ночная распродажа снова звала покупателей. Но никого не было возле Маус-хилла, несмотря на то, что этот спальный район оставался самым спокойным в городе. Никто не захотел бы рисковать, отдавай продавцы сегодня все товары даром.

   Они вышли на тракт, это уже было далеко от сверкающих электрических звёзд. Ретли не разбирал уже, с кем идёт рядом иногда это была девчонка, голосовавшая на автотрассе, иногда Оки, даже девушка Карнеги начинала новую эпоху словами "Ты любишь меня?"

   Он любил Лизу. Закрывал глаза, когда целовал чужое, нехотя отвечающее на его ласки тело. Нет, он целует не эту девчонку с баррикады, рядом с ним - Лиза, которая его всегда поймёт.

   - Ты как баба, - потом он ей всё припомнит и эти слова, и то, что она не особо была ласкова с ним, - ушёл, бросил своих друзей. Ты хуже самой последней шлюшки, которая у тебя была.

   - Может, тебе нравятся девушки, - Ретли закурил сигарету, ухмыльнулся и потушил её о стену. Над кроватью появилось чёрное пятно, оно увеличивалось и темнело. - С парнями ведь скучно, мы такие одинаковые.

   - Хочешь, скажу, какой ты у меня? - потянулась она к бокалу с шампанским, - что мне стоит?

   - Незнание не освобождает от ответственности, - ухмыльнулся Ретли, - так что давай.

   Бокал, конечно, опрокинулся, шампанское растеклось по её животу. Медленно растёр гремучую смесь кончиками пальцев по всему телу, потом покрывал эти места поцелуями и пьянел. Он так и не узнал своего порядкового номера. Но её он убил третьей. Оглушил бутылкой из-под шампанского, когда оно уже впиталось в её тело. Положил подушку на её лицо и сел на неё, уставясь на пятно над кроватью, словно бы погружаясь в него. Зелёные глаза Ретли стали совсем чёрными, а он всё сидел, уже не надеясь услышать её сухое, поломавшееся теперь дыхание.

   - Ты не спишь, Ретли, нет? - спросила Липа, поймав его ночь.

   - Нет, - выдохнул Донован, - не сплю.

   С распродажи ближе было идти к Ретли, ведь на такси у них больше не осталось денег. Постелил Липе на диване у окна, сам бухнулся в кровать, нащупывая взглядом тёмное пятно на стене, в которое всегда погружался перед сном.

   На этот раз стена была светло-серой без тёмных полос. Фонарь возле падающей башни дарил немного света его снам, но сегодня он горел особенно ярко.

   - А почему ты не спишь? - он представлял, что она думает, какие обиды на него скопились в её душе, что сейчас прячется в её зелёных глазах. Конечно, она не думает о тех тряпках, которые купила на распродаже.

   - Дурак, наверное, - произнёс Ретли, - потому и не сплю.

   - Ретли, знаешь кто ты? Ты чудовище! Ибо только оно может представить, что мне может нравиться это существо без души и сердца.

   - Ладно, давай спать, - вздохнул Донован, найдя на стене крохотную чёрную точку, - я устал.