Палаццо Форли

— Теперь уж так поздно, что суббота по-настоящему началась — вам остается двое суток на размышление, и если в понедельник на заре Динах не получит вашего согласия с нужными бумагами, можете быть уверены, что я исполню свое обещание!.. До сегодняшнего вечера вы меня не знали и видели во мне ничтожную девчонку: вы ошиблись!.. Девчонка выросла! Маркиз получит мое извещение, а полиция вашу расписку! Кажется, лучше отказаться от незаконно приобретенных барышей, чем быть уличенным!.. Маркиз простит Динах; во всяком случае, шума и огласки им нечего бояться — они будут в их пользу!.. О ней пожалеют, как о жертве семьи, а вас станут обвинять. Как-то пойдут тогда торговые дела купеческого дома дель-Гуадо?..

Дверь захлопнулась за подругою дочери мнимого еврея.

Оставшиеся спрашивали себя — откуда у слабой девушки, совершенно чужой им, взялась вдруг энергия, готовая противустать всем им, и воля…

Джудитта поняла и разгадала каждого из них и нашла лучший способ управлять ими, порабощая себе их слабости и пороки.

Командор прервал обшее тягостное молчание, спросивши у Ионафана — что он думает делать и как поступить?

— Делать нечего, — отвечал тот с тихим отчаянием. — Мы в ее руках теперь, не она в наших!.. Завязывать историю, заводить страшную тяжбу — неосторожно и даже безрассудно при наших обстоятельствах. Одно открытие поведет к другому, вся цепь происшествий обнаружится ясно… Беда мне тогда, беда голове моей! Нет, лучше все замять и пожертвовать малым, чтоб спасти многое.

— Стало быть, вы покоритесь осьмнадцатилетней девчонке и ваша седая борода положит орудие пред ее волею?

— Что же мне делать?.. Я должен исполнить ее требования, чтоб только избежать огласки: чего доброго, она наделает такого шума, что я и от полиции, и от своих старейшин не сыщу места в целой Италии… Конечно, я теряю надежду, ласкаемую двадцать лет: я теряю все суммы, употребленные на воспитание Динах, на эту проклятую поездку в Венецию, но, как ни тяжело понести такой убыток, оно все легче, чем пропасть с головой!

— Настоящий ты жид, торгашеская душа! — вскрикнул командор в бешенстве, — ты не даром свековал с евреями: к тебе пристало их мелкое сребролюбие; кроме денег, ты ничего на свете не видишь, ничего не чувствуешь и не понимаешь, кроме барыша или убытка!.. Твой отец не ошибся в тебе — он хорошо упрочил и определил твою будущность! Но я… я!.. за что я гибну вместе с тобой?.. за что должен я проститься с будущностью, для которой воспитан, которую преследовал всю жизнь свою от отроческого возраста? Ненависть к Форли, честь, честолюбие, все чувства, все страсти, все это у меня было устремлено к одной цели, вложено на одну надежду… Жребий против меня, карта моя на большом игрище жизни проиграла, все погибло!.. О! безумец я, что соединил свои выгоды с твоими, свою участь с твоею участью!.. Ты упустил из слабых рук своих единственный, чудесный случай, приготовленный моими соображениями! Твое безумие всему причиною!.. Как можно было довериться?.. Как молено было оставлять расписку венецианца в руках Динах?

— Я не доверял ей расписки, но покуда мы сговаривались в комнате, где еще жила Рахиль и куда Динах приходила с Джудиттой, покуда мы толковали с венецианцем, Динах вдруг испугала нас, сказав, что Форли сам подъезжает к гостинице… Мы поспешили уйти через уличный ход, чтоб не встретиться с маркизом, а бумаги и описи оставались на столе… Через час мы вернулись и нашли все совершенно в прежнем порядке, только Динах и Джудитты уже не было в комнате; мы не заметили подлога, да и теперь я еще готов поклясться, что вижу перед собой подлинное обязательство Сан-Квирико… Это не промах, это примерное несчастие!

— А мне разве легче от этого? — И прошипев эти слова, командор схватил Ионафана за горло и принялся его душить, не помня себя от ярости.

Леви помог ему освободиться от безумца. Ионафан холодно спросил командора — из чего он так сердится, когда он всех меньше теряет при этом перевороте.

— У тебя, любезный друг, не было капиталов, положенных тут в оборот, — сказал он, — ты не имел права ничего ожидать, кроме того, что я, по милости своей, хотел тебе предоставить, то есть маркизство, которое ты взялся выхлопотать. Ты меня называешь низкою душою, упрекаешь в торгашестве; но если б не моя лавка и не мои старания, чем бы жил ты до сих пор? Чем бы поддерживал себя в большом свете, если бы не вспомоществование жида Ионафана?.. Ты ответишь, что покровительствовал мне тайно во многих моих сделках и предприятиях? Но я платил тебе щедро за все и покуда я пресмыкался в тени моей лавки, сырой и темной, ты важничал себе на сцене света! Теперь, если я терплю, все твоя вина! Чьи, как не твои, эти выдумки, эти планы, обещавшие доставить нам имущество и титул Форли и кончившиеся моим разорением?.. Ты неблагодарен и безрассуден — вот сущая правда!

— Упреки мне?.. Этого только недоставало! — возразил командор. — Смотри, не выводи меня из терпения, старая крыса, которая рада бы укусить, да зубов нет! Ты еще не ушел от суда…

— На этот счет я спокоен и могу доказать мою невинность!