Палитра сатаны: рассказы

Когда Анри-Клеману исполнилось семь лет, я обратилась к кюре церкви Сен-Лоран с просьбой порекомендовать для него наставника. Эта церковь воистину была для нас местом исповеди и отпущения грехов, ибо это здесь, что ни год, Анри, верный данному слову, заказывал мессу 21 января, в годовщину смерти короля. Однако на сей раз, хотя кюре советовал отдать нашего сына в какой-нибудь хороший столичный коллеж, мы сочли более разумным избавить Анри-Клемана от скученности и любопытства дурного толка, какие обычно царят в учебных заведениях, и решили обучать его дома, наняв педагога, чтобы наставлял мальчика и давал ему необходимые знания в домашних условиях. Мы остановили свой выбор на аббате Массе, мирном и скромном старике. В прошлом послушник картезианского ордена, отказавшийся присягнуть на верность властям, во времена Террора он был вынужден скрываться, когда же гроза миновала, объявился снова, но уж больше не ведал ни одним столичным приходом. Однако перенесенные испытания лишь укрепили в его сердце веру и добавили ему житейской мудрости. Он смахивал на троглодита, чьей пещерой была библиотека, а родным языком — латынь. Этот старец с вечной трубкой в зубах, облаченный в старую сутану, изветшавшую от бесчисленных стирок, ничему не удивлялся и никогда не задавал вопросов, способных смутить собеседника. Моими заботами получив под нашим кровом приют, скромное пропитание и небольшое жалованье, святой человек, ворчливый, жизнерадостный и насквозь провонявший табаком, сразу сроднился со всеми Сансоновыми чадами и домочадцами. Он без малейшего удивления воспринимал то, что в эту шатию включены также и помощники моего мужа, о чьих подлинных обязанностях мы с Анри, разумеется, не стали его уведомлять. Впрочем, аббат Массе всегда был не от мира сего. Он без усилия приноровился к порядкам нашего дома, а к своему юному питомцу проникся нежностью и, я бы сказала, уважением. Спознавшись с ним, Анри-Клеман с равной жадностью набросился и на математические премудрости, и на чтение «Илиады» или изучение странички-другой из Софокла. Что до меня, чем заметнее становились успехи мальчика в учении, тем больше я страшилась «момента истины», который невозможно оттягивать до бесконечности. Не слишком понимая, как подступиться к столь скользкой теме, я, сама себе в том не сознаваясь, надеялась, что аббат Массе возьмет эту комиссию на себя. Священник и его ученик, что ни утро, совершали прогулки по окрестностям Парижа, так что уроки происходили на свежем воздухе. Оба возвращались совершенно разбитые и довольные друг другом. Их доброе согласие так радовало меня, что я не замечала, как бегут неделя за неделей.

Все шло как по маслу и у меня в доме, и в моей жизни. Анри-Клеману вот-вот должно было исполниться одиннадцать. Во Франции правил Наполеон, достигнувший апогея своего успеха. Европа, казалось, была очарована его энергией и политической дерзостью. Безмерно преданная своему командующему, армия, как на крыльях, неслась от победы к победе. Народ так возгордился собой, что, пьянея в водовороте празднеств, больше не смел оплакивать своих мертвецов. К тому же император стал вдвойне неуязвимым с того декабрьского дня 1804 года, когда добился, что его короновал сам Папа. Ослепленная головокружительным взлетом Наполеона, я наивно спрашивала себя, почему его святейшество согласился дать свое благословение человеку, который посылает стольких людей проливать кровь и гибнуть вне пределов родины. Как получается, что прославляют того, кто развязал войну и воздвиг себе трон на горе трупов, а палача, убившего лишь нескольких преступников, приговоренных к смерти судом, презирают? Я позволила себе откровенно заговорить об этом с аббатом Массе. Но бедный старик был уже не в том состоянии, чтобы выдержать хоть небольшую дискуссию. Изнуренный неизвестно какой болезнью, может статься, вызванной чрезмерным пристрастием к табаку, он в тот же вечер угас. В смертный час я бодрствовала у его изголовья. Там же присутствовал Анри со своими помощниками.