Паломничество на землю: Американская фантастика

Сам шимпанзе велит называть себя Паном Сатирусом. Видовое название шимпанзе по-латыни как нельзя лучше сочетается с характером этого героя повести Ричарда Уормсера. Пан — веселый, козлоногий бог лесов и пастбищ, внушавший, несмотря на свою веселость, панический страх. Сатир — хвостатое существо, спутник Шота вина и веселья Диониса-Вакха. И хотя этимологи  отрицают лингвистическую связь названия этого существа с сатирой, использованное лукавым Уормсером созвучие слов намекает на нее совершенно очевидно. Главам повести предшествуют иронические эпиграфы из действительно существующих и придуманных автором книг.

Человечны моряки, имеющие прозвища Горилла и Счастливчик и приставленные к Пану Сатирусу. Человечен и умен врач шимпонавта Арам Бедоян.

Бесчеловечен механизм системы, в колеса которой попадает Пан Сатирус. Любыми средствами стараются вырвать у него секрет полета со сверхсветовой скоростью. «Разве вы не испытываете патриотических чувств, зная, что идет «холодная война»? — спрашивают его, подвергавшегося жестоким опытам в военно-научных целях. Его уговаривают на всех уровнях, вплоть до президента США, Человека Номер Первый. Для Пана Сатируса очевидно, что нет никакой разницы между республиканской и демократической партиями, как ее нет ни для одного рядового американца. Пан Сатирус, еще будучи обыкновенным шимпанзе, заметил, что его «сторожа обычно выключали радио, как только начиналось это — о демократах и республиканцах». И когда президент приглашает на беседу с Паном Сатирусом лидера оппозиционной партии, чтобы создать видимость «двухпартийного совещания», шимпанзе задает шокирующий вопрос: «О? Разве один из вас коммунист?»

Нет, шимпанзе отказывается помогать людям уничтожать себе подобных. В его остроумном споре с президентом выдвигаются два тезиса об отношении разумной жизни к среде ее обитания. «Человек, — говорит президент, — единственное животное, которое господствует над своей средой, и поэтому он и есть животное, дальше всех ушедшее по пути эволюции». Пан Сатирус возражает: «Наиболее развитое животное — это существо, сумевшее найти для себя такую экологическую среду, которая полностью соответствует его потребностям, и обладающее достаточным запасом здравого смысла, чтобы не расставаться с ней».

Разумеется, стандартное утверждение президента верно. Но в ироническом определении шимпанзе куда больше философского смысла, столь актуального для наших дней, когда естественная среда обитания грозит тотальным превращением в искусственную, когда идет речь о жизни и смерти самой природы, в которой возрос человек. Да и на человечество как вид покушается больше уже, к сожалению, нефантастического оружия, чем требуется для полного истребления жизни на Земле.

Повесть Уормсера — это антивоенный памфлет, который стал за годы, прошедшие после его написания, еще более злободневным. А ее бурлескная живость, умный юмор, череда быстро меняющихся событий, целая галерея "прекрасно очерченных характеров лишь подчеркивают, какие реалистические возможности предоставляет писателю фантастический жанр.

Что ж, пришла пора сказать, чем же я как переводчик руководствовался, выбирая для переложения на русский то или иное произведение американских фантастов.

Может быть, это субъективное ощущение, но мне по душе ироничные произведения. Все-таки фантастика, какой бы она ни была научной, — жанр условный, подобие игры. Писатель и читатель как бы заранее уговорились о правилах игры, и «дремучая» серьезность в подходе к условным событиям в условном мире, за редкими исключениями, может навеять лишь непроходимую скуку.

Можно ли запрограммировать великие научные открытия или просто международную обстановку? Явления гениев никто еще не мог запланировать, как нельзя было предвидеть событий в Кампучии, которые и во сне не снились авторам антиутопий.

И вспомним не раз уже говоренное. Ирония, юмор, смех действуют на дурное смертельнее, чем морализаторство и вдалбливание прописных истин. И если я ошибался в своих суждениях и своем выборе, то пусть высказываются иные мысли и делается другой выбор. А я повторю: какое счастье — жить на этом свете, таком многоликом и прекрасном. И пусть в нем будет больше оптимизма, смеха, чем скорби!