Паломники Бесконечности

Отыскал я то озеро, затерявшееся в лесной глуши. Ничем не примечательное днем, оно ночами, при свете звезд и луны, преображалось, раскрывало свое волшебство и красоту. Из далекой небесной выси, словно из глубин мироздания, опускались лебеди. Коснувшись волн, встряхивали крыльями и становились русалками в кисейных белых платьях. Словно невесомые, они скользили по зеркальной водной глади и кружились, исполняя под музыку свои удивительные воздушные танцы.

Однажды они вышли на берег, уселись недалеко от меня и о чем-то разговорились. Я прислушался и вздрогнул: русалки тосковали по своей королеве по имени… Аннабель Ли! Нет, вряд ли это совпадение.

Тут какая-то тайна. Зачастил я на это озеро и однажды услышал радостные крики:.

— Вернулась! Королева вернулась!

Вдали на озере толпились белоснежные русалки вокруг своей подруги, одетой в сиреневое платье. Видимо, это и была их таинственная королева. Смеясь, с ликующими возгласами русалки подняли ее на руки и по серебряной лунной дорожке понесли к берегу, прямо к тому месту, где в кустах притаился я. Сердце замерло в груди: это она! Царица сиреневых птиц, моя жена, моя космическая возлюбленная.

Русалки бережно опустили свою королеву на траву и, усевшись, затараторили:

— Вернулась! Аннабель Ли вернулась! Где же ты была? Где пропадала столько лет?

— Была я на далекой планете и жила как обычные люди.

— Как? Земной жизнью? Разве это возможно?

— Там волшебные облака, там многое возможно.

— Земной жизнью! Как люди! — ахали русалки. — Какая ты счастливая!

— Не завидуйте, подружки, людям. Не такая уж у них сладкая жизнь. Вот послушайте. Сначала все шло хорошо. Была я на озере сиреневых птиц, учила их танцевать и неожиданно встретила любимого. Смутно помнится, словно то был волшебный сон, что мы уже любили друг друга. Давно это было. Давным-давно и в какой-то исчезнувшей Вселенной. Страстная и горькая была эта любовь. И вот новая встреча, и ничто не мешало нашему счастью. О, земная жизнь! Какая жгучая радость, какое упоение! Но, как у всех людей, пришла расплата: неизбежное старение, болезни… Но самое страшное — войны, мятежи, пытки каленым железом…

Аннабель Ли вздрогнула и с застывшим ужасом в глазах замолкла.

— Ну а потом? — торопили русалки. — Что было потом?

— К счастью, я скоро умерла, — вздохнув, продолжала Аннабель Ли. — Сбросила я бремя несчастной и так люто страдающей материи и вернулась в сказку, в свою вечную юность. Покинула я страшную планету Счастливую и многие годы космической феей ходила по цветущим звездным полям. Заскучала. И вот я снова на своем родном озере.

— Навсегда? — В глазах русалок промелькнул страх: неужели опять покинет их?

— Навсегда.

— Ур-ра! — закричали русалки и ушли со своей королевой на водную гладь, закружились в веселом танце.

«Им-то хорошо, — позавидовал я. — У них своя жизнь, они — сказка. И даже Аннабель Ли после недолгой и очень невеселой жизни вернулась в свою сказку, словно в родной дом. А я кто? Где мой дом?»

И столько неуютных, тоскливых и смутных мыслей навалилось на меня, что я, желая обдумать их, полетел в космическую тьму к своему камню-кораблю.

Что за чертовщина! Прошло много лет, а Старпом все еще на камне. Еще издали увидел я, как он вставал, в глубокой задумчивости ходил по «палубе» и снова усаживался. Навечно он поселился здесь, что ли?

В досаде я вернулся на планету, высоко в горах нашел удобный скалистый выступ, сел и задумался о своем космическом сиротстве. Кто же я, в конце концов? И не сказка, и не совсем человек. Лишь ненадолго вхожу я в материальное тело, в этот мимолетный страдающий ковчег духа. Духа? Вот тут-то главная закавыка. Временами кажется, что никакого духа нет, что это выдумка земных мыслителей, которых я начитался на блаженной планете, под счастливыми облаками. Тогда что же такое мои кратковременные земные жизни и мое нынешнее состояние, мое бестелесное бессмертное «Я»? Сон? Метафизический обман? А что, если?..

Страшная мысль так оглушила меня, что я вскочил и подобно Старпому начал метаться, ходить… Однако не по ровной и гладкой «палубе» камня-корабля, как Старпом, а по горам, по снежным вершинам. А что, если я — выдумка? Вот выдумал меня хотя бы тот же поэт в деревенской тиши, сочинил легенду о космическом скитальце, который, пройдя через мертвую Вселенную, через Большой Взрыв и массу других занятных приключений, вернулся на Землю и бродит с дудочкой в руках, воображая при этом, что поступает по собственной воле.

Свобода воли… Какая-то смутная, недозревшая мысль тревожила меня, не давала покоя. Желая додумать ее, я спустился со снежной вершины, хотел присесть на облюбованный мной камень и замер… Камень! Вспомнились вдруг слова Спинозы в одном из его частных писем: «Если одарить камень сознанием, то он, будучи брошен, воображал бы, что летит по собственной воле». А что, если я такой же брошенный сочини телем камень, неукоснительно следующий всем сюжетным ходам легенды и воображающий, что все вокруг происходит по его собственной воле? Я камень… Не камень Сизифа, как Старпом, а камень Спинозы.