Палые листья лета

— Напишу. Уж так напишу. Всю свободную бумагу изведу! Вот только вернусь. Уж я…

— Фиер эд'Пинкрон, не уходите от темы. Вы хотели рассказать, что же мы должны сделать.

— Да? — вот же упрямый, знает, что рассказать придется, а все равно дразнит.

Мстит? Это он зря. Кажется, Санайя входит во вкус, и ей начинает нравиться быть вредной ведуньей.

— Да! Даже если вы этого пока не знаете!

— Н-ну, ладно, я подумаю, — коварно протянул несносный руководитель их мини-отряда. — За поцелуй?

— Что? — если бы Кордес не держал ее за плечи, Санни упала бы, споткнувшись на идеально ровной поверхности.

Вздохнул. Да так печально.

— Понимаете, иерина дин Тиаграсса, — менторским голосом начал он, — похоже, недавний упадок сил нанес вред и моей памяти. Я совсем не запомнил упомянутого вами эпизода. Того, где я обещал поделиться секретной служебной информацией. А как мы уже выяснили, наш близкий контакт возвращает и преумножает наши силы. Надеюсь, с памятью будет то же самое.

Слова такие грустные, а глаза хитрые-хитрые. И ведь нисколько не скрывает, что немного привирает. Нет, силы, конечно, прибывают, в этом Санни уверилась сама, но, с другой стороны, она тоже немного исказила правду, когда сказала, что ей обещали раскрыть цель их путешествия. Не было того эпизода. Но, в конце концов, как учила тетушка Лачи? Просыпаешься утром и говоришь сама себе: «Я смогу. Я сделаю!» Это можно говорить и не утром. Если уж достался такой непослушный суженый, придется воспитывать этого.

Санайя улыбнулась собственным мыслям. Это что же получается? Она смирилась с тем, что Кордес — ее судьба? Что другого ей и не нужно? Осталось только убедить в этом самого суженого.

— Чему ты так улыбаешься? — поинтересовался он, остановившись и заглянув в лицо. — Заинтересовало мое предложение?

Девичья головка медленно опустилась то ли в смущении, то ли выражая согласие. Пусть понимает, как хочет, а Санайя, она и правда смущена!

Правильно понял. Нахал. Ее нахал.

Мысль, что поцелуи нужны для восстановления сил, исчезла вместе с другими неважными в этот момент думами. Да и зачем они, когда мужские губы такие мягкие и настойчивые, а руки — крепкие и горячие. Только бы не утонуть в море нахлынувших ощущений. Как же это может быть прекрасно, совсем не то, что целоваться с… а, Санни уже и не помнит того честолюбца, что хотел использовать ее и ее дар.

Отдышаться после затянувшегося поцелуя удалось не сразу. В теле гуляла приятная легкость, в голове стоял настойчивый звон мелких серебряных колокольчиков. Кажется, они увлеклись.

— А теперь рассказывайте!

— Что рассказывать? — то, что Кордесу тоже не удалось сразу сфокусировать взгляд, приятно согрело душу.

— Про цель нашего путешествия, — главное, не улыбнуться. Пусть мужчина и понимает, что над ним сейчас немного издеваются, но не прекращать же из-за этого захватывающую игру.

— О женщины, имя вам коварство! — простонал он. — Подобные пытки на допросах должны быть запрещены указом его величества!

— Сам выпросил, — Санайя, чтобы утвердиться в роли коварной дознавательницы, провела пальчиком по его скуле, осторожно царапая кожу коготком.

— Сам, — Кордес гулко сглотнул и поймал шаловливый пальчик губами.

Игру можно было бы продолжить. Очень хотелось продолжить. Но у них и правда, впереди очень важное дело, и Санни должна знать, куда они направляются, и что их ждет. Она сама ткнулась губами в уголок губ Кордеса и уже серьезно спросила:

— Так что мы должны сделать?