Память

– По крайней мере он увидел одну из самых худших наших особенностей. Надо позаботиться, чтобы он подробно узнал о мутагенных катастрофах. Тогда он поймет, откуда идет такое насилие. Насколько глубоко впитались мука и страх, которые движут видимыми тревогами и… э-э… как это воспринимаете вы, бетанцы, дурными манерами.

– Не думаю, чтобы ему легко удалось продублировать врожденную способность Майлза играючи пробегать по минному полю.

– У него скорее склонность это поле пропахивать, – проворчал граф и после паузы добавил: – Его внешность… Майлз прилагает огромные усилия к тому, чтобы двигаться, одеваться, вести себя так, чтобы отвлекать внимание от своей внешности. Чтобы личность затмевала внешний вид. Марк… кажется, сознательно это преувеличивает.

– Что – угрюмая сутулость?

– Это, и… признаюсь, меня тревожит то, как он набирает вес. Особенно если судить по докладам Элен. Может, стоит показать его врачам? Это же наверняка вредно.

Графиня фыркнула:

– Ему только двадцать два. Непосредственной опасности для здоровья нет. Тебя не то беспокоит, милый.

– Может быть… не только.

– Ты его стесняешься. Мой озабоченный внешним барраярский друг.

– М-м…

Марк заметил, что граф не стал спорить.

– Очко в его пользу, – заметила Корделия.

– Ты не пояснишь эту фразу?

– Поступки Марка – это язык. Главным образом язык отчаяния. Их не всегда легко истолковать. Но этот-то очевиден.

– Не мне. Проанализируй, пожалуйста.

– Проблема трехсторонняя. Во-первых, чисто физический фактор. Надо понимать, ты не читал медицинские материалы так же внимательно, как я.

– Я читал сводку Службы безопасности.

– Я читала необработанные данные. Полностью. Когда джексонианские художники по телу укоротили Марка «под Майлза», они не стали генетически менять его обмен. Вместо этого они составили коктейль из гормонов и стимуляторов, который вводили ему каждый месяц, меняя по необходимости состав. Дешевле, проще, легче регулируется. Теперь возьми Айвена как образец того, к чему привел бы генотип Майлза без солтоксинового отравления. А в Марке мы имеем человека, генетически запрограммированного на вес Айвена, но физически урезанного до роста Майлза. И когда комаррские процедуры закончились, его тело снова стало пытаться осуществить генетически заложенную программу. Если ты когда-нибудь сможешь заставить себя по-настоящему посмотреть на него, то заметишь, что дело не в одном жире. У него больше масса костей и мышц, даже если сравнивать не с Майлзом, а и с ним самим, каким он был два года назад. Когда он наконец найдет новое равновесие, вид у него скорее всего будет довольно приземистый.

«Вы хотите сказать – шарообразный», – в ужасе подумал Марк. Да, он, пожалуй, за обедом переел. Героическим усилием Марк удержал отрыжку.

– Как у маленького танка, – подсказал граф, перед которым, похоже, встало несколько более обнадеживающее видение.

– Возможно. Это зависит от двух других факторов, которые присутствуют в… э-э… языке его тела.

– А именно?

– От протеста и страха. Что до протеста… Всю жизнь им кто-то распоряжался. Например, насильственно навязали это тело. А теперь наконец наступила его очередь. И страх. Перед Барраяром, перед нами, но, откровенно говоря, больше всего перед тем, что его полностью подавит Майлз, который может давить достаточно сильно, причем не только на младшего брата. И Марк прав. В каком-то смысле для него это благо. Телохранителям и прислуге легко отличить его, принимать не как Майлза, а как лорда Марка. Я вижу в этом фокусе странную полубессознательную гениальность, которая… напоминает мне одного нашего общего знакомого.

– Но когда это прекратится?

Марк решил, что теперь графу тоже представилось нечто сферическое.

– Обмен – когда он пожелает. Он может отправиться к врачу и отрегулировать его, чтобы иметь любой вес, какой ему понравится. Он выберет свой тип, когда пройдет страх и когда ему больше не понадобится выражать протест.

Граф хмыкнул:

– Я знаю Барраяр с его паранойей. Здесь никогда не чувствуешь себя в полной безопасности. И что нам делать, если он решит, что никогда не будет достаточно толст?

– Ну тогда мы купим ему антигравитационную платформу и наймем пару мускулистых прислужников. Или… поможем ему победить его страхи. А?

– Если Майлз мертв… – начал граф.

– Если Майлза не удастся вернуть и оживить, – резко поправила она.

– Тогда Марк – это все, что нам останется от Майлза.

– Нет! – Зашуршав юбками, Корделия встала и начала расхаживать по комнате. «Господи, не дай ей пройти сюда!» – Вот здесь ты ошибся, Эйрел. Марк – это не все, что нам останется от Майлза. Марк – будет все, что у нас есть.

Граф помедлил.

– Хорошо. Готов согласиться. Но если Марк – это все, что у нас есть… Есть ли у нас следующий граф Форкосиган?

– А ты не можешь принять его как сына, даже если он – не следующий граф Форкосиган? Или это – испытание, которое ему надо пройти, чтобы быть принятым?

Граф промолчал. Графиня заговорила тише:

– Не слышу ли я голос твоего отца? Не его ли я вижу в твоих глазах?