— Никому я его не мог доверить! Сам ездил в Архангельск, сам метил бревна при разборке, сопровождал сюда и ни на шаг не отходил, пока его собирали. Сам и обставлял интерьер.
Не доверил он никому и деревянную медоварню из села Преображенского, и проездную башню Николо-Корельского монастыря, которую сопровождал до Москвы на тормозной площадке товарного вагона. Всего же перевез в Коломенское шесть памятников деревянного, зодчества.
— Крепко строили, хотя и без гвоздей. Монументально!.. А башню Братского острога перевезли уже после меня, совсем, можно считать, недавно… Хорошо, что догадались, не затопили. Коломенское — моя давняя любовь и свежая боль…
И он переходит к тому, к чему переходит в конце почти любого разговора. Голос теряет мягкость и теплоту, обычные при воспоминаниях о былом, приобретает жесткость, металлические оттенки появляются, досада и гнев рвутся неудержимо.
Однажды мы с ним — приехали в инспекцию ГлавАПУ по поводу другого замечательного московского архитектурного ансамбля — Крутицкого подворья.
— Вы слишком резки, Петр Дмитриевич, — попробовали остановить его.
— Предпочитаю говорить правду.
В свое время он был одним из защитников сохранения храма Василия Блаженного, Голландец Стрейс писал, что эта московская церковь «прекраснее всех прочих… я не видывал ничего ей подобного, ни равного». Француз Дарленкур: «Как изобразить это здание, самое непостижимое и чудное, какое только может произвести воображение человека!» Немец Блазиус: «Все путешественники прямо или не прямо, но в один голос заявляют, что церковь производит впечатление изумительное, поражающее европейскую мысль». Блазиус пытался разгадать это с первого взгляда хаотичное сооружение, понять, «сколько сторон у здания, где его лицо-фасад,, сколько всех башен стоит в этой группе». Побывав внутри здания, он запутался в тесноте, мраке, неправильности и беспорядочности помещений. Путешественник, однако, по наитию предположил, что этот диковинный храм имеет для русской архитектуры почти такое же значение, как знаменитый Кёльнский собор для германской…
А вот большая часть образованнейших наших соотечественников нескольких поколений усматривали образцы архитектурного совершенства лишь в классицизме, готике, барокко, рококо и попросту не замечали величия, разнообразия, красоты и самобытности национального русского зодчества, считая его варварским. Н. В. Гоголь в знаменитой своей статье «Об архитектуре нынешнего времени» (1831 г.) превыше всего ставит средневековую западноевропейскую готику — «явление такое, какого еще никогда не производил вкус и воображение человека», говорит о классической греческой, римской, византийской, египетской, индийской, арабской, китайской, фламандской, итальянской архитектуре, но ни слова о русской, будто ее не существовало, а Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» комплиментарно отнес Василия Блаженного к готической архитектуре!
Храм Покрова на московской Красной площади был продолжением, ступенькой развития многовековой зодческой и строительной культуры наших предков, еще в XI-XII вв. вознесших над родной землей такие каменные шедевры, как черниговский Спас, киевский, новгородский и полоцкий Софийские соборы, Дмитровский во Владимире, Васильевская церковь в Овруче, Свирская (Михаила Архангела) в Смоленске, Михайловская в Киеве, Георгиевский собор Юрьева монастыря в Новгороде, Боголюбов-ский дворец, храм Покрова на Нерли, Спас-Нере-дица, Параскева Пятница, — н все это лишь малая начальная часть величественного целого…
Вернемся, однако, к тому, на чем приостановились мы и немецкий путешественник Блазиус, который, размышляя о хаотичности, стихийности каменных нагромождений Василия Блаженного и продолжая осматривать храм, вдруг сделал для себя нежданное открытие.
«Только взобравшись наверх, начинаешь мало-помалу понимать, что все части храма расположены симметрично, что четыре большие башни стоят вокруг среднего, главного здания правильно, соответственно сторонам света, на восток и запад,, на север и юг; что в их промежутках расположены меньшие башни; что четыре пирамидальные башенки на западной стороне точно так же размещены симметрично и покрывают крылечные входы». Изучив здание в подробностях, Блазиус убедился, что оно представляет собою весьма сложную, но упорядоченную стройную и целесобразную по замыслу и исполнению систему храмов. Итог: «Вместо запутанного нестройного лабиринта это ультранациональное архитектурное произведение являет полный смысла образцовый порядок и правильност ь».