Память (Книга первая)

И вот Игорь Святославич, не желая ослаблять Русскую землю большой междоусобной войной, четыре года сидит на черниговском столе. Сидит тихо, если не считать его необыкновенного подвижения — «Слова», в котором он так часто вспоминает своих любимых героев — Всеслава полоцкого и деда Олега Святославича. И именно потому, что они, тоже обладая сто лет назад преимущественными династическими правами и будучи насильственно спущенными Мономахом и его отцом по «лестнице» вниз, пытались с помощью военной силы восстановить справедливость… Нет, Игорь не. был «малозначительным» человеком! К концу жизни он стал мудрым государственным мужем, движимым патриотическими побуждениями, прозорливо и трагически осознающим неизбежность для родины тяжких грядущих испытаний и предлагавший единственный выход из трудной исторической ситуации.

Интересно, что принцип феодального «старейшинства» вскоре после неожиданной кончины Игоря (причины которой неизвестны, как неизвестны причины ранней смерти его старшего брата. Олега и младшего Всеволода) провозгласил Роман Мстиславич галицко-волынский, будто только что прочитавший «Слово». Этот сильный и решительный князь, стоявший, за соблюдение «лествицы» еще в 1194 г., постриг в монахи своего тестя Рюрика Ростиславича, его жену и дочь, то есть собственную супругу, а двух сыновей князя, незаконно занимавшего великий стол, отправил в Галич.

Собрав затем в Киеве князей, Роман «нача гадати со князи и дружиною о устрое Руские земли… реки има тако: „Се, б р а т и е, весте, оже Киев есть старейший стол в Рустей земли и достоит в нем княжити старейшему и емысленнейшему во всей братии, абы могл управити добре и землю Рускую всюду обороняти и содержати поряд во братии, да не переобидит один другаго и не наскакует на чужу волость. Ото ж встает рать межи братии, ведут поганых и губят землю Рускую и пачи котору во братии воздвижут…“ В большой этой речи, которую я цитирую по В. Н. Татищеву, излагался далее порядок утверждения на великий киевский стол „старейшего и годнейшего“, говорилось о его правах, справедливом распределении земельных владений меж братнею, не раз подчеркивался принцип подчинения местных „неумных“ и „молодших“ князей „старейшему“, „абы русская сила не малилась“. „А егда кто от братии воздвижет котору и наскочит на чужу волость, он да посудит с местными князи и омирит. А егда на кого придут ратнии половцы, или угры, или ляхи, или ин народ, и сам той князь оборонитися не может, ино князь великий, снесшися со братиею, местными .князи, и послют помощь от всея Руския земли, елико требе“.

Это была развернутая позитивная программа, политической альтернативы которой в те времена не существовало. Однако влиятельный Всеволод Большое Гнездо, «бояся сам старейшинство иному дати… отрече Романови, глаголя: „Се, брате и сыну, испокон тако не бысть. И яз не могу преступати, но хосчу тако быти, яко бысть при отцех и дедах наших“. Другими словами, политическая раздробица Руси, междоусобицы и „которы“ оправдывались, как бы узаконивались силой исторических прецедентов!.. „Роман же, слышав се, оскорбился вельми, иде к Галичу“. А Всеволод Большое Гнездо, тут же сместив Ингваря Ярославича, потребовал от Романа освобождения сыновей Рюрика, Ростислава и Владимира, праправнуков Мономаха. „И посади Всеволод зятя своего Ростислава на великом княжении киевском“. Таким образом, киевский стол остался за „Володимерим племенем“, и мы не знаем, какой оборот приняли бы события на Руси, если б своевременно и по праву его занял Игорь Святославич внук Ольгов…

Несомненно, что между «Словом» Игоря Святославича и «Поучением чадом» Владимира Мономаха, написанном на сто лет ранее и до его киевского вокняжения, есть деликатная и тонкая связь. «Читатель „Поучения“ — это любой представитель господствующего класса феодального общества, настроенный к поддержанию не самим имдостигнутого наличного жизненного уровня, а унаследованного от предков. Это читатель того же географического диапазона и политического кругозора, что и читатель, к которому обращалось „Слово о полку Игореве“ (Б. А. Романов. Люди и нравы… стр. 140).

В борьбе конца XI — начала XII века за киевский стол Владимир Мономах использовал литературное средство политической агитации. Б. А. Рыбаков: «Поучение Мономаха было обращено не к его родным детям. Они в это время уже выдавали своих дочерей замуж и в отцовских поучениях едва ли нуждались. Оно было рассчитано на довольно широкую, феодальную аудиторию». А выше: «Мономах „…без всякой скромности расхваливает себя и как бы указывает киевским „смысленным“: вот я — тот самый князь, который нужен вам. Я всегда воевал с „погаными“. Я не давал воли „уным“, своим отрокам, не позволял им «пакости деяти“, я хорошо отношусь к купцам, я сторонник правого суда, я сумею успокоить обиженных, я честно соблюдаю присягу, я хорошо сам веду свое хозяйство, не полагаясь на тиунов и отроков, я совещаюсь со своими боярами, я покровительствую церкви…»