Память крови

Верила задумался, забылся. Редкими выдавались вот такие минуты тишины, желанного одиночества. Шли молча. Нарушить думы Верилы, завести разговор Малой не решался. Старик обводил взором замерзшую реку, опушённую ивой и красноталом, сосны, с редким по краю перелеском из орешника и рябины, поднимал глаза к золотисто-синему небу, прислушивался к скрипу снега.

Не произнеся ни слова, Верила свернул с проторенной дороги. Увязая в снегу, двинулся к рябине, обвешанной ярко-красными гроздьями.

— Постой, дедушка! — крикнул Федот. — Сейчас заберусь наверх и наломаю… Снизу-то не достать ягоду.

Старик остановился. Федот обошел его, добрался до рябины, ловко поднялся по дереву и стал осторожно обламывать ветки с ягодами, прихваченными морозом, дозревшими до сладости. Бросал их в снег. Белая пелена снега становилась теплой, фиолетовой по цвету.

Федот Малой услыхал вдруг протяжный стон и повернулся. Огромная сосна достигла отпущенного ей срока и умерла. Протяжно застонав, она шевельнулась, стон сменился скребущим душу скрипом. Медленно начало крениться дерево, и Федот отчаянно закричал:

— Дедушка, берегись!

Падала сосна.

Верила стоял неподвижно, смотрел, как все быстрее и быстрее несется к нему смерть, и не двигался с места.

Федот сорвался с дерева в снег.

— Дедушка! — кричал он. — Дедушка!

С жутким гулом упала сосна, и крона ее пришлась в то место, где стоял Верила, летописец рязанский.

Он пришел в сознание уже в городке, куда доставили его соплеменники, с трудом высвободившие Верилу из-под тяжелых ветвей.

Старик открыл глаза и шевельнул губами.

— Тебя зовет, — сказал Федоту мещерский вождь, владевший и уменьем врачевать раны.

Юноша склонился над стариком.

— Федотушка, — прошептал Верила. — Не успел я, родной. Книги… История земли Рязанской… Книги… Они там… Береги их, — едва выдохнул старик. — Они… Книги… спрятаны там… Ты найдешь их…

Это были его последние слова.

Глава семнадцатая

БОЙ

— Мертвые остаются мертвыми! — вскричал Бату-хан. — Я сжег и разорил все города руссов на своем пути! Откуда может взяться здесь сила, способная обратить в бегство моих непобедимых воинов! Отвечайте!

Все молчали.

— Кто эти неизвестные, что вот уже в четвертый раз наносят урон моему войску? — снова обратился Бату-хан к потупившимся военачальникам.

Лишь Сыбудай не наклонил головы и только отворотил единственный глаз, словно не хотел или боялся смотреть на разгневанного молодого монгола.

— Я казнил тех, кто бежал с поля боя, бросив оружие, припасы и лошадей неизвестному врагу, — продолжал Бату-хан. — Но я, видимо, был слишком добр. Я взял Коломну… Рязанского княжества больше нет! Мы идем по Суздальской земле, впереди — богатый и сильный Владимир. Лазутчики доносят, что владимирский князь собирается отойти с войском в леса и там будет готовиться к сопротивлению. Но Владимир хорошо укреплен, и в нем останется достаточно воинов, легкой победы не будет. Скоро он не сдастся. И вот в такое время — новый враг. Кто-то отбивает обозы, сеет страх и смятение в моем войске. Кто они, эти люди? Восставшие из могил? Нет, мертвые остаются мертвыми.

Никто в шатре не шелохнулся. Лишь Сыбудай повел глазом по толпе приближенных. И тогда вперед выдвинулся бывший рязанский князь Глеб, «исадский душегуб».

— Дозволь слово сказать, Повелитель Вселенной.

— Говори!

— Ты помнишь, конечно, что первым подвергся нападению отряд хана Барчака. Хан один спасся в ту страшную ночь.

— Да, помню об этом, — нетерпеливо сказал Бату-хан. — Тогда я распорядился убрать с моих глаз эту старую трусливую собаку.

Сыбудай качнул головой. Бату-хан заметил это движение и сердито засопел. Он знал, что одноглазый наставник не одобрил тогда его решения.

— Ты, конечно, был прав, Повелитель Вселенной, — продолжал Глеб, — когда отказал в своей милости хану Барчаку. Он должен был умереть вместе со своими воинами, если не сумел оградить себя от внезапного нападения. Но Барчак — половецкий хан, а половцы — соседи руссов, они часто встречались раньше на бранном поле. И может быть, хан Барчак увидел или услышал в ту ночь такое, что может навести на след. Тем более я слыхал, будто Барчак узнал их предводителя.

— Так, так, — медленно проговорил Бату-хан, теребя рукой узкую бородку. — Значит, это все-таки руссы… Но откуда они могли взять такие силы?

Сыбудай едва заметно улыбнулся.

Привели Барчака.

Старый половец знал, что Бату-хан созвал на совет своих приближенных и разъярен сверх меры. За время, которое истекло с той ужасной ночи, Барчак приучил себя к мысли о неминуемой смерти и часто поглаживал рукоятку ножа, который подарил ему в первую встречу Бату-хан. С ножом этим хан Барчак не расставался, с его помощью надеялся избежать казни по монгольскому обычаю, когда дюжие нукеры повелителя соединяли затылок и пятки провинившегося. Внук Чингиса любил именно этот способ казни.

Бату-хан встретил Барчака ласково, и половец пал духом, такое начало не предвещало ничего доброго.