— Видел бы ты Коралл в его расцвете, малазанец.
— Он был тебе домом, да?
— Да. Хотя теперь мой дом в сердце Провидца.
— Где ветра ещё холоднее, — пробормотал Ток.
Провидомин замолк на миг.
Ток ожидал удара кулаком в латной перчатке или болезненного рывка той руки, что сжимала его хрупкий локоть. Оба варианта были бы заслуженным ответом, оба заставили бы Провидца одобрительно кивнуть. Однако мужчина сказал:
— Нынче летний день, но это не то лето, которое я помню с юности. Ветер в Коралле был тёплым. Мягким, ласковым, как дыхание возлюбленной. Мой отец рыбачил за Разрезом. Дальше у побережья, на север отсюда. Просторные, богатые рыбой отмели. Он уплывал на неделю, а то и больше, когда начинался сезон. Мы все спускались к мосткам, смотрели, как возвращаются корабли, искали оранжевый парус отца.
Ток взглянул на провидомина и увидел улыбку, мерцающий отзвук детской радости в его глазах.
Увидел, как они вновь умерли.
— В последний раз он вернулся… чтобы узнать, что его семья приняла Веру. Его жена стала тенескаури. Его сыновья — солдатами, старший начал учиться на провидомина. Он не бросил мне трос в тот день — увидев мою форму. Увидев мать, услышав её безумные вопли. Увидев моих братьев с копьями в руках, моих обнажённых сестёр, льнущих к мужчинам втрое старше их. Нет, он повернул лодку, поймал береговой бриз. Я следил за его парусом, пока мог его разглядеть. Малазанец, так я мог…
— Попрощаться, — прошептал Ток.
— Пожелать удачи. Сказать… так держать.
Позади них во дворце прозвучал отдалённый колокол.
Хватка провидомина усилилась.
— Отведённое время истекло.
— Возвращаюсь в свои объятия, — сказал Ток, пытаясь в последний раз охватить взглядом мир перед собой.
— Спасибо за плащ, — сказал он.
— Не стоит благодарности, малазанец. Эти ветра когда-то были тёплыми. Давай, обопрись на меня, пока идёшь — ты ничего не весишь.
Они медленно шли к зданию.
— Лёгкая ноша, ты хотел сказать.
— Такого я не говорил, малазанец. Не говорил.
Разгромленное здание, казалось, затрепетало, прежде чем рухнуть в облаках пыли. Булыжники задрожали под сапогами Кованого щита Итковиана, раздался гром.
Вал повернулся к нему, ухмыльнулся, весь перемазанный сажей.
— Видал? Легко!
Итковиан ответил «мостожогу» кивком и смотрел, как Вал идёт к остальным сапёрам, чтобы разобраться со следующим домом, который решили не восстанавливать.
— По крайней мере, — проговорила рядом капитан Норул, отряхивая пыль с накидки, — материалов для строительства хватит.
Утро выдалось жарким, солнце ярко светило. В Капастан возвращалась жизнь. Люди бродили в руинах своих домов, замотав лица шарфами. По мере того, как развалины расчищались, из них извлекали тела, заворачивали, грузили на повозки, облепленные мухами. Воздух на улицах был пропитан разложением, но лошади, везущие трупы, казалось, давно привыкли к этому.
— Нам пора, сударь, — сказала капитан.
Они двинулись дальше. За западными воротами собиралась официальная делегация — те, кто отправится встречать приближающиеся армии Дуджека Однорукого и Каладана Бруда. Встреча должна была состояться через три колокола.
Итковиан оставил за старшего нового Дестрианта. С равнины сотнями прибывали беглые тенескаури. На тех немногих, которые пытались войти в Капастан, набрасывались выжившие горожане. До Кованого щита дошли вести о крестьянах, разорванных обезумевшей толпой. Тогда он отправил «Серых мечей» разбить лагерь для них за западной стеной. Пищи не хватало. Итковиан гадал, как справляется новый Дестриант. Но злополучные беженцы хотя бы получат убежище.