Память льда. Том 2

Словно я отказался от своей веры. Но это не так. «Пустота потерянной веры заполняется собственным, раздутым «я»». Слова давно умершего Дестрианта. Ты не отказываешься, ты заменяешь. Веру — сомнением, маловерием, отрицанием. Я ни от чего не отказывался. У меня нет армии слов на страже внутренних рубежей. На самом деле я уменьшился до тишины. Опустошён… словно в ожидании обновления…

Итковиан встряхнулся.

— Ветер слишком громко воёт мне в уши, — сказал он, не отрывая глаз от редута Восточной стражи. — Давайте спустимся вниз, сударыня.

Сто двенадцать солдат ещё были способны сражаться, хотя ни один не избежал ранений. Семнадцать «Серых мечей» лежали у одной из стен — мёртвые и умирающие. Воздух пропитался запахами пота, мочи и гниющего мяса. Входы в Главный зал были обрамлены чернеющей кровью, начисто стёртой с плит пола, чтобы не скользить. Давно умерший архитектор, придавший форму этому залу, был бы в ужасе от того, во что превратилось его творение. Благородная красота стала декорацией для сцены из кошмара.

На троне раскинулось полуобглоданное тело князя Джеларкана, безглазое лицо, укрытое грубо пришитой обратно кожей, кривилось в жуткой ухмылке: губы подсыхали и расходились в стороны так, что стали видны зубы. Широкая улыбка смерти, точный, поэтический ужас. Владыка, достойный того, во что превратился Главный зал. Молодой князь, так любивший свой народ, разделил его судьбу.

Пора было уходить. Итковиан стоял у главного входа, разглядывая оставшихся «Серых мечей». Солдаты, в свою очередь, смотрели на него — неподвижные, с каменными взглядами. Слева капанские новобранцы держали поводья двух уцелевших боевых коней. Позади строя наёмников вдоль стены расхаживал, сгорбившись и низко опустив голову, джидрат, товарищ которого только умер. В руках джидрат сжимал выдавшие виды длинные мечи; левый погнулся две ночи тому от резкого удара, который пришёлся в мраморную колонну.

Кованый щит хотел ради соблюдения приличий обратиться к солдатам, но сейчас, глядя в их лица, понял, что у него не осталось слов. Слов, способных выразить то, что связывало их всех, слов, пригодных для той странно холодной гордости, которую он сейчас испытывал. В конце концов Итковиан достал меч, проверил повязку, придерживающую левую руку, затем повернулся к главному входу.

Коридор был очищен от трупов, между сложенных тел появился проход к внешним дверям.

Итковиан прошёл по мрачному коридору, миновал покосившиеся, разбитые двери, и вышел на солнечный свет.

После многочисленных атак паннионцы оттащили павших товарищей подальше от невысоких широких ступеней во внутренний двор, где беспорядочно свалили тела в кучу, вместе с мёртвыми — раненых, которые позже скончались от увечий или удушья.

Итковиан задержался на верхней ступени. Звуки боя по-прежнему доносились с площади Джеларкана, но больше он ничего не слышал. Тишина окутала двор перед ним, тишина, настолько неподобающая некогда многолюдному дворцу в процветающем городе, что Итковиан был глубоко потрясён — впервые с начала осады.

О, Фэнер, дай мне увидеть здесь победу.

Он спустился вниз, камень казался мягким и словно пружинил под сапогами. Солдаты последовали за Итковианом, не проронив ни слова.

Они прошли через расколотые ворота, начали прокладывать путь через трупы на подъездной дороге, затем — на улице за ней. Никто из живых не мешал «Серым мечам», но всё же это было долгое путешествие. И оно не обошлось без битвы. Теперь солдат атаковало всё то, что видели глаза, чуяли носы и чувствовали под собой ноги.

В этой битве бесполезными были доспехи и щиты, ничего не приносили взмахи мечей. Душа, ожесточившаяся до бесчеловечности, была единственной защитой, и для Итковиана эта цена была слишком высока. Я — Кованый щит. Я покоряюсь тому, что лежит передо мной. Горе, что гуще дыма, высвободилось и пропало, замарав безжизненный воздух. Город убит. Даже выжившие, которые прячутся сейчас в подземных тоннелях — забери меня Фэнер, лучше им никогда не возвращаться… не видеть этого.