Паран медленно покачал головой. Его семье никто бы не позавидовал.
Лестница за ним была засыпана пеплом, как если бы в городе в живых остался только камень. Тьма казалась мрачной и печальной. В этом месте не было ни одного звука, присущего ночи.
Одна из громоздких двойных дверей, качнувшись, открылась. Капитан оглянулся и кивнул.
— Смертный меч. Ты выглядишь хорошо… отдохнувшим.
Громадный мужчина скривился.
— Чувствую себя так, будто жизнь раскатала меня в лепешку. Грубая женщина.
— Я и раньше слышал, как мужчины говорят такое о своих женщинах. И всегда в их жалобе есть намёк на удовольствие. Я и сейчас его слышу.
Остряк нахмурился.
— Да, ты прав. Это забавно.
— На ступеньках полно места. Присаживайся, если хочешь.
— Не стану мешать твоему уединению, капитан.
— Прошу, останься, по одиночеству я плакать не буду. Когда я один, в голову лезет слишком много мрачных мыслей.
Смертный меч прошёл вперёд и медленно уселся на ступеньку рядом с Параном. Расстёгнутая потрёпанная броня шуршала и звенела. Он опёрся локтями на колени, руки в боевых рукавицах болтались в воздухе.
— На мне такое же проклятие, капитан.
— Тогда тебе повезло найти Хетан.
Мужчина хмыкнул.
— Проблема в том, что она ненасытна.
— Иными словами, ты искал одиночества, которому я помешал.
— До тех пор, пока не когтишь мне спину, я рад твоей компании.
Паран кивнул.
— Ну, я-то на кота не похож… ой, прости.
— Да ладно. Если у Трейка нет чувства юмора — его проблема. Хотя учитывая, что он выбрал меня своим Смертным мечом, чувство юмора у него отменное.
Паран осмотрел сидящего рядом мужчину. За полосками татуировки скрывалось многое повидавшее лицо. Закалённый, с грубыми чертами; теперь, когда в его плоти и крови текла сила бога, глаза стали похожи на тигриные. Но вокруг них — смешливые морщинки.
— Мне кажется, Трейк сделал мудрый выбор…
— Нет, если он ожидает от меня благочестия или требует обетов. Видит Худ, я даже драться не люблю. Я не солдат и никогда не хотел им быть. Как же тогда я должен служить богу Войны?
— Лучше уж ты, чем какой-нибудь кровожадный верзила со сросшимися бровями, Остряк. Нежелание обнажить эти мечи и всё, что они представляют, кажется мне хорошим признаком. Видят боги, в наше время это большая редкость.
— Не уверен. Весь этот город не горел желанием сражаться. Ни жрецы, ни джидраты, ни даже «Серые мечи». Если бы только был другой путь… — Он пожал плечами. — И я такой же. Если бы не то, что случилось с Драсти и Скаллой, я бы прятался в тоннелях с остальными — где-то там, внизу.
— Скалла — это твоя подруга со сломанной рапирой, да? А кто такой Драсти?
Остряк на миг отвернулся.
— Ещё одна жертва, капитан. — В его голосе звенела горечь. — Просто ещё один человек, попавшийся им на пути. Я слышал, ваша малазанская армия на западе отсюда присоединяется к этой насмерть проклятой войне. Почему?
— Временное отклонение. У нас кончились враги.
— Никогда не понимал солдатский юмор. Вам так важно воевать?
— Если ты имеешь в виду лично меня, то ответ — нет. Не важно. Но для людей вроде Дуджека Однорукого и Скворца это — смысл жизни. Они творцы истории. Их дар — умение командовать армиями. Их деяния перекраивают карты мира. Что до солдат, идущих за ними, я бы сказал, что для большинства это — карьера, возможно, единственная, в которой они смогли бы преуспеть. Солдаты — физическое проявление воли своих командиров и, таким образом, инструмент в созидании истории. По солдату на букву учебника.
— А что случится, если их командиры — суицидальные дураки?