Память плоти

– Там очень тепло! Я слышал, там находится ад, главные врата бездны, – Саша улыбнулся широко и мечтательно, как ребенок. – Они ждут тебя, приятель, ждут с нетерпением! Но я бы на твоем месте так не торопился.

– А я и не тороплюсь, – Артур притормозил, и «Палио» мягко причалил к пешеходной дорожке, подтверждая реноме от производителя. – Вот твоя сотка, Саня, – купюра, явившись в руке Артура, спланировала в ожидавшую ее шляпу. – Здесь неплохая пиццерия, пойдем подкрепимся.

– Пойдем, раз уж ты не торопишься. Выпьем хорошего вина. Пиццу я не употребляю, это свинячая хава.

– Выпьем хорошего вина, – миролюбиво согласился Артур.

***

– Помню ли я Петра Сергеевича? Что за вопрос, – конечно, помню. Его у нас полгорода, почитай, знало. Тридцать лет в школе, что вы хотите! Скучный предмет математика – интегралы, функции, – одна абстракция, для жизни только помеха, а человек был светлый, душевный. Умел нравиться людям, да, имел, так сказать, индивидуальный подход… Да что я вам говорю, – вы ведь тоже из его учеников, полагаю, или как?

В кабинете истории Милевской школы №2 белые крашеные стены отдавали голубизной. Увешанные портретами исторических лиц, суровых и значительных, картами с большими цветными стрелками великих походов алчных до чужих земель завоевателей, изображениями озлобленных неандертальцев с неподъемными каменными кувалдами и римских легионеров при полном вооружении, стены эти источали насилие, которое вовсе не казалось абстракцией, но навязывалось как способ существования, а то и благополучия в грешном мире. За каждым из пособий бурлили реки крови, и кабинет истории дышал не славой, но смертью. Радость жизни не ощущалась и в хозяине кабинета, старом учителе с обвисшим бульдожьим лицом в крупных морщинах, расслабленно уткнувшемся в стол и говорившем медленно, и устало.

– Нет, я не учился у Петра Сергеевича, – Илья оторвался от подоконника, опершись на который стоял в раздумье, прошел к учительскому столу и присел на первую парту. – Я был знаком с его сыном. Мы вместе служили в армии.

– А-а, солдатское братство… Понимаю, у мужчин это остается в памяти на всю жизнь. И что же, с тех пор не виделись?

– Да, так вышло. Когда шли на дембель, обменялись адресами, надеялись на скорую встречу…

– И не получилось, – старый педагог поправил очки на носу и прицелился взглядом в переносицу Ильи. – Все правильно, это жизнь. Человек предполагает, но судьба… она ведь индейка, капризна и своенравна, да, зачастую непредсказуема… Значит, вы хотите найти своего друга, сына Петра Сергеевича. Боюсь, тут я вам не помощник.

Петра Сергеевича я знал не один десяток лет, да, но так, чисто по службе, по месту работы. Знаете, учителя редко сходятся близко, так чтоб дружить. Гордый народ, гордый и одинокий, нервы не в порядке… Интеллигенты, одним словом, своего рода богема для таких городков как наш. А что есть богема? Рассадник сплетен, камень за пазухой… маски-шоу, как сейчас говорят. Все друг другу улыбаются, в долг, бывает, дают, но душа каждого, где она… За семью печатями!

Помню, конечно, и парнишку его, бойкий был, неглупый, немного избалованный и себе на уме – как все, собственно, дети школьных учителей, не без тайных амбиций, особенно если ребенок в семье единственный…

– Разве он был один у родителей? Мне кажется, Илья говорил, что у него младшая сестра, совсем маленькая. Нет?

– Сестра? Нет, молодой человек, никакой сестры у него не было. Простите, запамятовал ваше имя…

– Иван… Иван Ильич. Может, не родная сестра, я уж не помню, может, сводная. Это не столь важно.

– Нет, Иван Ильич, никакой сестры, смею вас заверить. Ни кровной, ни сводной. Разве что какая троюродная, из тех, что седьмая вода на киселе, да и та где-нибудь… в Сумгаите. Насколько мне известно, ни у Петра, ни у Натальи, его супруги, тоже не было сестер и братьев – такая уж планида, понимаете, ничего не поделаешь. Вы запамятовали, Илья был один у родителей. Такого рода информацию от нашей богемы не скрыть.

– Да, вероятно… С кем-нибудь спутал, столько времени прошло. А что говорит ваша богема о самом Илье, есть какие-нибудь наводки?

– Нет, только домыслы. Илья не вернулся из армии, а что там да как… Гроб не присылали. Может, завербовался куда, или с женой подфартило, под каблуком блаженствует.

– Он что же, совсем не давал о себе знать? Не звонил родителям, не писал им?

– Помилуйте, да кто сейчас пишет? Это в советскую власть писали письма во все инстанции, а сейчас все книги пишут. Графоманы переродились, вы не заметили? А что до звонков, так это дело совсем интимное, это вам в госбезопасность. Лет десять, почитай, как нет уж Петра Сергеевича, и супруга его убралась следом, кто что помнит? Поздновато вы спохватились, Иван Ильич, друга-то искать, время сглаживает и воспоминания, и чувства. Вы, может, в одном такси сидите, бок о бок с женщиной, которую когда-то любили, но сердца ваши молчат, глаза друг друга не видят. В одну реку, знаете, дважды не ступишь. Разве не так?