Память, Скорбь и Тёрн

Окошко снегом замело,И лед в соломе крыши.И кто-то в дверь твою стучит —Все громче стук, ты слышишь?Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?А в доме тени на стене,Огонь горит в печи,И крошка Арда говорит:— Кто в дверь мою стучит?Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?И голос раздался из тьмы:— Открой мне дверь скорее!

У твоего огня в ночиЯ руки отогрею!Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?Но Арда скромно говорит:— Скажите мне, мой друг,Кто это бродит по двору,Когда все спят вокруг?Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?— Я странник бедный, я монах,Идти уж нету силы!Была мольба так горяча,Что лед бы растопила.

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?— Тогда, отец, тебя впущу,В тепле тебя согрею.Девицу божий человекОбидеть не посмеет.Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?Открыла дверь, но кто ж за ней?Кто в дом войти так хочет?Стоит там старый ОдноглазИ весело хохочет.— Я врал, я врал и в дом попал,— Кричит он ей, смеясь, —

Мороз мой дом, сугроб — постель,А ты теперь — моя!

— Святой Узирис, вы ума лишились? — Слудиг вскочил, ошарашив всех слушателей. Глаза его расширились от ужаса, он широко чертил перед собой знак древа, как будто защищался от нападающего зверя. — Вы ума лишились! — повторил он, глядя на онемевшего Гримрика.

Эркинландер посмотрел на своих товарищей и беспомощно пожал плечами.

— Что с этим риммером, тролль? — спросил он.

Бинабик, прищурившись, взглянул на все еще стоящего Слудига.

— В чем была неправильность, Слудиг? Мы никто совсем не понимаем.

Северянин оглядел недоумевающие лица.

— Вы потеряли разум? — спросил он. — Вы что, не понимаете, о ком поете?

— Старый Одноглаз? — спросил Гримрик, удивленно подняв брови. — Да просто глупая песня, северянин. Научился от папаши.

— Тот, о ком вы поете, эту Удун Один Глаз — Удун Риммер, старый черный бог моего народа. В Риммергарде все поклонялись ему, погрязнув в языческом невежестве. И не надо призывать Удуна, Небесного Отца, когда идете по этой стране — а не то он придет вам на горе.

— Удун Риммер… — задумчиво пробормотал Бинабик.

— Но если вы в него больше не верите, — спросил Саймон, — то почему тогда вы боитесь говорить о нем?

Губы Слудига все еще были тревожно сжаты.

— Я не говорил, что не верю в него… да простит меня Эйдон… Я сказал, что мы, риммеры, больше не поклоняемся ему. — Он опустился на землю. — Вы, конечно, считаете меня дураком. Пусть так. Лучше это, чем призывать на себя гнев ревнивых старых богов. Мы сейчас в его стране.

— Так ведь это просто песня, — защищаясь, сказал Гримрик. — Никуда я ничего не призывал. Это просто чертова песня.

— Бинабик, так вот почему мы говорим Удунсдень, — начал Саймон, но замолчал, увидев, что тролль не слушает. На лице маленького человека сияла широкая улыбка, как будто он только что сделал добрый глоток сладкой наливки.

— Так оно и есть, конечно! — сказал он и повернулся к бледному Слудигу. — Ты додумался до этого, мой друг.

— О чем ты говоришь? — с некоторым раздражением спросил светловолосый северянин. — Я не понимаю.

— Наше искательство. Место, куда шел Колмунд. Дерево Рифм. Мы думали, это в действительности рифма или поэзия, но теперь ты находил. Дерево Рифм — Дерево Риммера. Вот что мы ищем.

Мгновение лицо Слудига оставалось непонимающим, потом он медленно кивнул головой.

— Благословенная Элисия, тролль, — Удундрево! Как я раньше не догадался? Удундрево!

— Ты знаешь, о чем говорил Бинабик? — Саймон тоже начинал понимать.

— Конечно. Это старая, старая наша легенда — о ледяном дереве. Удун сам вырастил его, чтобы взобраться на небо и сделаться королем всех богов.