Память воды

– Да, афиши всё ещё висят, – продолжала она говорить, снимая марлевые полосы. – И этот кусочек обещанного, но несбывшегося, отнятого веселья выглядит нелепо в обескровленном, едва дышащем городе… – Юркие искорки выскакивали из её голоса и убегали, пугаясь тяжёлых мрачных слов, боясь быть ими раздавленными.

Откуда-то потянуло сквозняком. Бинты заколыхались, полетели косо – словно снежные обрывки безжалостной пронзительной метели.

– Среди разрывов бомб и снарядов… подолгу дымящихся развалин… верениц замерших троллейбусов и трамваев… тёмных измождённых лиц в длинных очередях за хлебом… – говорила девушка посреди этой метели. – Людей, присевших на обочине, но так и не поднявшихся … «Пеленашек» на саночках… Сосущей стыни, гари, хруста выбитого стекла и кирпичной крошки под ногами…

В её голосе не звучало даже горечи. Это были усталые интонации человека, для которого шокирующие картины стали бытом. И потому эмоции по поводу жуткой повседневности давно выгорели, обесценились.

«Зима сорок первого – сорок второго, – определил Влад. – Смертное время».

– Но гулкие и размеренные звуки метронома – как сердце Ленинграда. Которое всё-таки бьётся, – в потухшем голосе робко блеснула не успевшая убежать искорка. – Наперекор всему.

Бинты успокоились и утомлённо повисли. Как изодранный в боях и пробитый пулями, но не опущенный флаг. Прожектор подсветил их красным светом.

Вика вернулась к столу и продолжила свою работу по сворачиванию бинтов в рулетики.

– Мы так и не узнали, на что так сердился Антон Иванович, – заметила она и покачала головой. – Но расстройство его было, конечно, мелким и суетным. Забавным – как почти все довоенные обиды. Что они значат по сравнению с сегодняшними горестями! – девушка улыбнулась печальной улыбкой, снисходительной по отношению к каким-то теперь для неё, должно быть, милым огорчениям. – Так хотелось бы верить, что скоро … или хоть когда-нибудь это всё закончится. Что мы выдержим. Выстоим. Что ты вернёшься, и мы пойдём всё-таки на эту музыкальную комедию. И узнаем, наконец, на что так смешно сердился этот добрый Антон Иванович…

Но тут же улыбка её съёжилась, сжалась – словно от холода – и сама медсестричка поникла. Оставила свои прозрачные тряпицы и принялась дышать на пальцы – согревать замёрзшие руки.

Влад поразился, насколько убедительно в тёплом и даже душноватом помещении юная актриса передавала сосущую всё нутро стынь. Со сцены вдруг и правда словно дохнуло пронизывающим холодом.

– Но вера порой сменяется отчаянием. Надежда тает вместе с порциями хлеба, выдаваемого по карточкам.

«Да, так и жили, должно быть, ленинградцы в то смертное время: качелями от безумного отчаяния – к едва брезжащей надежде, – подумал Влад. – И опять к отчаянию. И опять к надежде».

Тем временем юная медсестричка своим несдающимся тёплым дыханием как будто отогрела и воскресила кусочек пространства вокруг. И сама оттаяла.

– Неизменной остаётся только моя любовь. Она питает веру и надежду, не давая им истаять окончательно – сказала она просто и уверенно. – Она всегда будет со мной. И с тобой – на любой из твоих дорог. Она – будет! Что бы с нами не случилось…

Слова облаками плыли над полем ровно расчерченных зрительских рядов – дыханием, которое надеется долететь, приникнуть, воскресить…

Девушка погладила холодную обложку тетради (прямо видно было, что она прикоснулась к ледяной клеёнке, надо ж так сыграть это ощущение зябкости!). Положила на неё ладонь и тоже согрела своим теплом. Улыбнулась, принялась задумчиво переворачивать листы.

– Помнишь наш спор о законе сохранения энергии? – глаза её живо заскользили по строчкам раскрытой тетради. – Да, с физикой у меня всегда было плохо, – слегка фыркнула она. – Поэтому я придумала свою теорию – о законе сохранения энергии любви. Бывают ведь разные виды энергии, почему бы не быть такому? Просто он ещё не изучен, благодаря своей исключительной тонкости и неуловимости. Своей особости.

Вероятно, живо вспомнив тот давний спор и увлечённо его продолжая, Вика принялась взволнованно ходить взад-вперёд вдоль рампы. Она то утыкалась в тетрадь, то размахивала ею.

– Но, согласно закону сохранения, энергия любви где-то сберегается – в книгах, например, в письмах… А потом передаётся следующему поколению влюблённых. Новые влюблённые высекают свои искры и увеличивают количество энергии любви. Поэтому любви в мире постепенно-постепенно должно становиться больше…

Бинты на верёвках чуть колыхались, молочно белели загадочным туманом, создавая едва уловимый романтический флёр. Клубились облаком, готовым принять очертания воздушного замка – прибежища всех влюбдённых.

– Ты тогда, как отличник, смеялся над моей завиральной теорией. Но как поэт ты готов был со мной согласиться – я это чувствовала.

Внезапно Вика остановилась посреди сцены и посмотрела в зал. Влад замер в тревожном предчувствии. И предчувствие не обмануло. Девушка опять в упор посмотрела на него. Пронзила своим взглядом.

– Где ты сейчас? Ну отзовись же… Хоть как-нибудь!