Памяти Императорской русской армии

«Господа, — говорила молодежь, — это не измена — это мужество! Говоря так, Милюков головою рисковал и добивался правды. И мы должны быть ему благодарим. Он не изменник, а патриот. Начальник дивизии говорит, что это клевета, но он говорит неправду… Он так говорит, потому что он начальник и генерал. Он сам воспитан в „беспредельной преданности Государю“, а между тем преданность должна быть разумная…»

Беседуя на эту тему с своими соседями по фронту — начальниками пехотных дивизий, я убедился, что там речь Милюкова была сочтена за великое откровение, за программу, и те немногие офицеры, которые протестовали против нее, должны были замолчать. Там молчали даже и старшие начальники, подавленные мнением большинства. В некоторых полках эту речи читали и солдаты. Но особенно широко распространялась она по тылам, по командам ополчения, маршевым ротам и по госпиталям. Зараза шла в армию, но армия еще стояла.

14 декабря в дивизию пришел приказ Государя по армии и флоту о продолжении войны и о ее заветных целях: Константинополе, проливах и свободной Польше. Я сейчас же собрал бывшие в резерве Донские полки в конном строю при распушенных знаменах, и в самой торжественной обстановке прочитал этот приказ. Потом объявили его на позициях. В окопы был послан хор трубачей, которые после прочтения приказа играли «Боже, Царя храни».

В сумраке зимней ночи на болоте, припорошенном снегом, рябили в глазах черные колья проволочных заграждений и широко расстилалось громадное поле, шедшее до самого Стохода. За Стоходом взметывались ракеты и трепетным сиянием освещали снеговое пространство. Торжественно, величаво неслись от блиндажей звуки Русского гимна и за ними «ура».

Праздные толки на позиции стихли. Мы готовились к наступлению, наполняли бомбовые погреба снарядами, шили для пластунского дивизиона белые балахоны. И знали мы, что в соседнем III армейском корпусе тоже готовили белые балахоны, упражнялись в метании ручных гранат и разрабатывали план наступления.

На позициях продолжалась трудовая жизнь, в тылу работали полковые учебные команды, и настроение их было прекрасное. Не было и намека на какой-либо протест или неудовольствие.

Пришло известие об убийстве в Петербурге Распутина и прошло незамеченным, о нем даже не говорили. На позициях было тихо. Немцы не беспокоили нас, мы не беспокоили немцев.

Наступили праздники Рождества Христова. 6 января при резервных полках служили молебен с водосвятием. На нем были знамена от всех полков дивизии, сопровождаемые взводами. После молебна был парад. По обычаю была провозглашена здравица за Державного вождя Русской армии, играли гимн и по сосновому лесу перекатывалось отдаваемое эхом ликующее «ура».

После парада в 6-й сотне 17-го Донского казачьего генерала Бакланова полка был конный праздник. Звенели веселые голоса, слышался бодрый смех, скакали лошади, рубили и кололи чучела казаки и приходили за призами румяные, веселые, счастливые. И те, кто получал призовые часы с портретом Наследника на циферблате, были счастливы этим портретом. Щеголяли своими вензелями на погонах гости — Волгцы, гордые тем, что они казаки «Его Высочества».

На другой день, 7 января, у наших пластунов, составленных исключительно из крестьян разных губерний, также был праздник. Служили обедню в церкви-бараке, а потом молебен на лесной прогалине. Пел прекрасный солдатский хор. Люди были отлично одеты и выглядели веселыми и счастливыми. После молебна пластуны проходили церемониальным маршем, а затем, составив ружья и сняв шинели, проделали всем дивизионом сокольскую гимнастику, потом был бег на 1000 шагов, лихая полевая гимнастика и бег всеми сотнями на две версты.

Был смех, шутки, сытный обед и, наконец, в специально солдатскими руками устроенном театре — солдатский спектакль.

Играли комедию «Не все коту масленица», затем выступали солдаты-клоуны, пел «Русский хор», где несколько солдат были переодеты девушками и ловко подражали. Все было чинно, прилично, красиво.

И был с нами Бог, и был Царь, и была Родина — Россия. Счастливы были поэтому лица, беззаботен смех и сильна уверенность в победе.

И жизнь шла, ничего грозного не предвещая. Были тяжелые минуты, когда два раза немцы сняли у нас полевые караулы, но и это вызывалось не нашей беспечностью, но сильно растянутым фронтом и слабостью постов. Пришлось устроить конное патрулирование по замерзшему болоту, впереди проволок, и немцы свои поиски прекратили.

Для меня январь и февраль проходили; днем в штабе дивизии, в разоренной усадьбе, колодной и пустой, ночью в окопах, в проверке патрулей, разъездов, бдительности часовых, готовности резервов и батарей. Исподволь готовились и к наступлению. Уже знали мы, что нам придется сначала ограничиться только демонстративной атакой на нашем правом фланге, что рвать позиции будет пехота много южнее нас и, когда она порвет, мы пойдем по тому пути, по которому мы отступали осенью 1915 года на Великую Глушу, а потом на Влодаву. Верили, что так и будет.