Памяти Императорской русской армии

Вспоминается и мутное осеннее утро в Павловском училище на Петербургской стороне. Только что проиграл повестку горнист. За впущенными шторами моросит надоедливый петербургский дождь. Жестко лежать на соломенном матраце и подушке, набитой сеном, под жидким серым одеялом, но и вставать не хочется. Много тяжелого на душе: первая ночь в казарме, на «действительной» военной службе, смутное сознание — «прощай, воля, и на многие годы».

И вдруг раздается настойчивый, бодрый голос дежурного юнкера: «Царева рота, вставать! Встава-ать, Государева рота!»

И бодростью преисполняется сердце от радостного сознания, что отныне я «юнкер роты Его Величества».

Великим постом Государь с Императрицей приехали в училище.

Портупей-юнкер рапортовал: «Ваше Императорское Величество, в роте имени Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно».

Рота давно неподвижно застыла, держа тяжелые пехотные берданки на караул. Ни один штык не шевелился.

Государь подошел к правофланговому юнкеру, бывшему на полголовы выше Государя.

— Никак выше меня будешь, — сказал Государь.

— Выше Вашего Императорского Величества нет во всем мире.

— А ну, померяемся!

Как игрушка, без звука, вскочило ружье в плечо, а потом «к ноге», и юнкер стал подле Государя.

— Нет, выше, выше, — сказал Государь. — А здоровье как?

— Немного грудь болит, Ваше Императорское Величество.

— Беречь себя надо. Ишь, каких людей мать-Россия дарит, — с восторгом сказал Государь.

И так же провожали мы Государя по снежному простору Спасской улицы до Большого проспекта, кричали «ура» и не помнили себя от радости, передавая мельчайшие подробности посещения.

* * *

Наше производство в офицеры было после больших маневров. Шесть дней мы бродили по окрестностям Копорья, Кипени, Касикова и Ропши под холодными дождями, меся тяжелыми сапогами глинистую грязь проселочных дорог. Плечи были растерты в кровь мокрой скаткой и тяжелым вещевым мешком, ноги были — сплошные раны. Мы не обедали, потому что в котлах, на кострах, заливаемых дождем, обед поспевал лишь к часу ночи, когда мы уже, угревшись в тесных низких палатках, по шесть человек на соломе, засыпали тяжелым сном. Мы спали днем на марше, и не только спали, но и видели сны. Мы совершали громадное обходное движение подкрепляя своим полком гвардейскую кавалерию, и проходили по сорок с лишком верст в день. Мы не знали, когда будет отбой и производство, но догадывались, что «сегодня».

Из разорванных туч выходило солнце. Во всей своей печальной красоте открывалась природа милого Севера. В лесу, Через который мы шли, трепетала мокрыми листьями осина, и березы уже были покрыты бледным золотом ранней осени. Мы спустились из Высотского по разбитой колесницей грязной дороге, перешли Кипеньское шоссе и стали выстраиваться поротно на военном поле. Там уже шел маневренный бой и длинные линии лежащих белых рубах то и дело окутывались белыми дымками выстрелов.

Забыв усталость, роты быстро пошли, отбивая ногу, готовые рассыпаться цепями и кого-то атаковать.

Пришло приказание остановиться. Полк свернули в батальонные колонны. Составили в козлы ружья. Мы стали обчищаться и переодеваться в свежие белые рубахи. Толкая друг друга на грязном полу, мы привели себя в порядок.

— Юнкера старшего курса, вперед! — скомандовал батальонный командир.

Незабываемые минуты… У царского валика, где стояли экипажи и лошади, выстраивались пажи, юнкера Николаевского кавалерийского училища, и туда же бодрым шагом подходили мы и юнкера Константиновского военного, Михайловского артиллерийского и Николаевского инженерного училищ.

С царского валика спускались Императрица с Великой княгиней Марией Павловной, за ними шел Государь. В фуражке и длинном сюртуке при шарфе он подошел к фронту юнкеров и сказал несколько слов.

Фронт был длинен, но каждое Слово Государя было слышно в трепещущей тишине осеннего солнечного полудня. Это не была речь. Чтобы толкнуть наши души на святое дело служения Родине, не были нужны речи; нужно было только его отцовское благословение.

— Поздравляю вас, господа, офицерами, — сказал Государь. — Служите честно России. Воспитывайте солдат в любви к Родине. Любите солдат так как я вас люблю…

И все… Резко, но сдержанно, «офицерскими» голосами ответили мы:

— Покорнейше благодарим, Ваше Императорское Величество. — И грянуло «ура»…

Императрица и Великие княжны пошли к камер-пажам, чтобы лично раздавать тем, кто при них состоял, приказы о производстве. Нам их выдавали дежурные генерал-адъютанты и флигель-адъютанты.

Государь медленно проходил по фронту и спрашивал, кто куда вышел.

— Ну, помогай Бог, — говорил он, узнав, что кто-либо шел служить на далекую афганскую или китайскую границу. — Не тоскуйте там, Бога помните, берегите русское имя.

Через час мы выгружались на дворе Балтийского вокзала и строились в колонну. Знаменщик — портупей-юнкер — вынес белое древко с золотым копьем. Музыканты грянули марш, и батальон в колонне, по отделениям, отбивая ногу по каменной мостовой Вознесенского проспекта, пошел на Петербургскую сторону.