Памяти пламенный цвет

ВИКТОР ФЕДОРОВИЧ КОРЖ

В данной статье важно то, что автор выхватил из предисловий, написанных Любовью Борисовной к своим сборникам, самое главное, составляющее суть и предназначение Великого Мастера: «…мне не по душе прямые толкования, хочу гиперболы, каких-то нездешних образов». И спасибо Виктору Федоровичу за это, за внимательное прочтение и за глубокое понимание творчества Любови Борисовны.

Возможно, сама Любовь Борисовна возражала бы против такого частого употребления слов «исповедь», «исповедальный» — потому, что говорит не о чем-то в себе наверняка обнаруженном и однозначно осуждаемом (ведь исповедуются в грехах, а не в добродетелях), а об открываемом в человеке вообще. Хотя многое из открываемого ей лично не присуще, а коснулось ее косвенно или опосредованно. И я бы ее в этом возражении поддержал.

Речь тут по сути сводится к вопросу о мере греховности в познании мира, а значит, о мере вещей вообще, о нравственности познания. Но эта философия уведет нас далеко от поэзии. Уж если исповедоваться Любови Борисовне, то в одном: препарируя мир, она пользуется перчатками и пинцетом. Иначе говоря, она успешнее многих других учится и изучает мир не на своих ошибках, а на ошибках окружающих ее людей.

Юрий Гах

***

Поэзия, по утверждению сегодня, к сожалению, полузабытого русского поэта Л. Ошанина, существует в трех ипостасях. Она всегда — исповедь, в то же время — проповедь, иногда — отповедь (тогда, когда возникает необходимость дать отпор черной энергетике, посягающей на святыни бытия земного). Знакомство с творческими наработками Любови Овсянниковой (в ее активе три поэтических издания (два сборника — «С любовью на ‟вы”» и «Восторженная любовь» — написаны русским языком, третья — «Мої світи» — украинским) утвердило меня в убеждении, что поэтесса свободно чувствует себя в триединстве энергетической сути поэтического слова. Она исповедуется, она и проповедует, она и дает отпор всему античеловеческому, что омрачает бытие наше (не прибегая, однако, к ораторским способам обнаженной публицистики или риторической полемики. Утверждение собственных, судьбой выстраданных, идеалов и есть ее отповедью злодейству темных сил).

Мастерски написанные авторские предисловия к каждому из изданных сборников свидетельствуют о глубоком понимании поэтессой таинств природы поэтического творчества, а это значит, что имеем вполне сформировавшийся поэтический талант. Перед нами — профессионал, знающий законы художественного творчества, согласованные с индивидуальным мировоззрением.

Вот что, например, пишет поэтесса в «Слове к читателю» в своем третьем сборнике: «Мое отношение к миру — изысканное, утонченное, высокое, и поэтому для передачи своих мыслей или чувств мне мало только слова, мне хочется гармонии, созвучия слов, мне не по душе прямые толкования, хочу гиперболы, каких-то нездешних образов».

Это доверительное изложение эстетической программы, признание в самом сокровенном — в жажде реализации своей творческой энергии в формах совершенных, наиболее соответствующих природе поэтического таланта, стремящегося к самому доказательному образному самовыражению.

Еще одна цитата из упомянутого предисловия поэтессы к сборнику: «Стоит хоть на миг оторваться от обыденности и, погрузившись в себя, полететь в какие-то абстракции, как тут же где-то там возникают строки — строки ритмичного рифмованного текста. И уже льется жалоба или признание, ощущение или прозрение. Возникает настоятельная потребность исповедоваться. Кому? Конечно, тому, кого любишь всеохватной любовью…»

Это удивительно точная разгадка тайн творчества и одновременно это авторитетное признание в способности контролировать стихию творческого мышления, когда ощущения трансформируются в зрительные образы незримого.