Памяти Пушкина

Болезнь ума и сердца роковая,

И показалось мерзким все кругом:

Тюрьмою – родина, могилой – отчий дом.

(Перевод В. Левика)

519 В 1819 г., по словам А.И. Тургенева, Байрон был «гением-воскресителем» Жуковского (Ост. арх., I, 286: «Жуковский им бредил и им питался; в планах его было много переводов из Байрона, которого мы все лето читали. Я нагреваюсь им и недавно купил полное издание в семи томах» (Ib., 334). Тургенев, как и Вяземский, восхищался Чайльд Гарольдом и «уродливым произведением Байрона: «Манфред», трагедия. Жуковский хотел выкрасть из нее лучшее» (Ib., 286). Вяземский «читал и перечитывал лорда Байрона, разумеется, в бледных выписках французских» и замечал: «Что за скала, из коей бьет море поэзии» (Ib., 326) И.И. Козлов, «бывший танцмейстер (лихой танцовщик), лишившийся ног и приобретший вкус к литературе», выучился в три месяца по-английски и перевел Байронову «Bride of Abydos» («Абидосская невеста») (Ib., 336 и 551) и Португальскую песню.

520 I, 248.

521 I, 299.

522 Выражение гр. М.С. Воронцова (1824 г.). Уже Смирнова заметила (1, 46): «Пушкина сравнивают с Байроном только для того, чтобы уронить Пушкина и сказать, что он подражает Байрону. Чаще всего это говорят люди, никогда не читавшие Байрона, как, напр., Катон» (гр. Бенкендорф).

523 См. названную брошюру г. Сиповского «Пушкин, Байрон и Шатобриан», стр. 3—14 и рецензию на нее в № 8 «Русского богатства», 1899. К сожалению, свод г. Сиповского не полон, и даже из русских трудов не названа, напр., речь Н.И. Стороженко: «Влияние Байрона на европейскую литературу («Р. вед.» и «Пантеон литературы», 1888, март, современная летопись, II – 25). В дополнение к перечню суждений о байронизме Пушкина, приведенному у г. Сиповского, можно бы прибавить еще ряд заслуживавших внимание разысканий, каковы: Harnack, Poschkin und Byron (Zeitschrift für Vergieichende Litteraturgeschichte und Renaissance – Litteratur, N. F., I Bd. (1888), 5-tes и 6-tes Heft, 396–410), M. Zdziechowski, Byron i jego wiek, t. II, Krak. 1897, 156–212, Tretiak, рецензия на книгу II (в Kwartalnik Historiczny 1898, zesz. IV, 800–817: «Bajronizm w literaturach slowiaûskich») и статья: «Mickiewicz i Puszkin jako bajronisci» (Ateneum 1899, Maj, 267–278, Czerwiec, 460–478); Weddigen, Lord Byron’s Einfiuss auf die europäischen Litteraturen der Neuzeit», Hannover 1883, 111–114 и т. д. В последнее время явилась брошюра Н. Тихомирова Пушкин в его отношении к Байрону», Витебск, 1899.

524 Ср. отзыв Мицкевича в некрологе Пушкина, помещенном в «Globe» 1837 г. Обвиняя Пушкина в том, что он слишком подражал Байрону, даже Мицкевич заметил: «Il n’était pas un fanatique Byroniste, nous l’appelerions plutôt Byroniaque» («Он не был фанатиком Байрона, мы бы назвали его байроньяком»).

525 Пушкина укоряли уже довольно рано в том, что он подражал Байрону в аристократизме. См. еще стих. «Моя родословная, или Русский мещанин». Вольное подражание лорду Байрону (II, 107):

Родов униженных обломок,

И, слава Богу, не один,

Бояр старинных я потомок.

526 VII, 182: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног… Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь… Услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится. Ай да умница!»

527 III, 258. Привожу здесь и ниже более ранние суждения Пушкина о Байроне, относящиеся ко времени увлечения нашего поэта Байроном и непосредственно следовавшему; отзывы, сделанные после перелома в воззрениях Пушкина, будут изложены впоследствии.

528 VII, 80.

529 VII, 158.

530 VII, 159.

531 I, 280.

532 I, 304–305.

533 См. выше – в начале II главы (стр. 54–55).

534 I, 292. Уже со времени появления этого стихотворения в печати (в 1824 г.) многие в лице Демона, изображенного поэтом, усматривали А.Н. Раевского, и тоже повторяют иные и теперь (Сиповский «Онегин, Татьяна и Ленский», стр. 29–31 отдельного оттиска). Но Поливанов в статье «Демон Пушкина. На основании нового пересмотра рукописей поэта» (Русск. вестник, 1886, № 8) справедливо заметил, что это – «не портрет действительного лица, как толковала любопытствующая публика» (стр. 849; ср. стр. 843). Нельзя только согласиться с выводом Поливанова, что «Демон Пушкина есть прекрасный эскиз великого художника, набросанный им при создании одной из знаменательных картин своего романа, а именно в тот момент его создания, когда он окончательно определял фигуру его героя» (Онегина). Обратим внимание на указание поэта, с какого момента стал являться ему Демон: для нас не важно упоминание о том, что поэта привлекали тогда еще новизной

И взоры дев, и шум дубравы,

И ночью пенье соловья;

гораздо определеннее указание, что тогда

…возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь,

Так сильно волновали кровь.