Любовь имела важное значение в его жизни и поэзии начиная с самых ранних его лет и до кончины. Постепенно все более и более облагораживалось его житейское отношение к ней, как и поэтическое. В поэзии Пушкина любовь, как и другие явления жизни, предстает в чрезвычайном разнообразии согласно способности этого поэта переживать глубокие чувства во всем богатстве их многообразия. В этих разнообразных видах любви в поэзии Пушкина для нас в высшей степени интересно его глубоко человечное понимание и воспроизведение силы, облагораживающего и возвышающего душу действия этого чувства и условий достижения в нем счастья[132]
. И во время[133] и после легких юношеских похождений и фривольных воспеваний чувственной любви поэт поднимался не раз до глубокого чувства, являясь как бы Дон Жуаном, портрет которого изобразил в рассмотренном драматическом наброске. При этом воображение Пушкина постоянно лелеяло образ высших радостей любви, и он, долго быв в любви сыном XVIII века и анакреонтиком во вкусе того века «роскоши, прохлад и нег», как будто не способным к пониманию этого чувства в духе Данте и Петрарки[134], не раз возвышался до идеализации любви в духе Петрарки и Шиллера. Оставим в стороне известное стихотворение к А.П. Керн:и т. д.
Чистоту отношений поэта к этому «гению чистой красоты» заподазривают. Можно бы сказать на это, что характерно уже самое преображение поэтом своего действительного отношения в направлении, которое сообщает особую прелесть этому романсу, приблизительно та же идеализация реальных отношений, или, лучше сказать, подыскивание той же основы любви, какое мы видели в «Каменном госте», в любви Дон Жуана к Доне Анне. Но и помимо этого стихотворения у Пушкина не раз находим благоговейное воспевание женской, и внешней, и духовной, красоты, преклонение пред нею и любовь вполне безукоризненную и идеальную, истинную любовь поэта как выразителя высших влечений человеческой души, начиная со средневекового рыцарского обожания Пресвятой Девы и полного отречения от всякой земной любви[136]
. Поэту не раз было знакомо и романтическое самоотречение в любви к личностям, далеким по чему-нибудь[137], и романтическая любовь, переживающая смерть любимой личности[138], любовь во вкусе Ламартина[139] либо преклоняющаяся перед любимой личностью как перед существом божественным.Такая возвышенная любовь примиряла усталого поэта, подавляемого отрицанием и сомнением, с жизнью во имя тех светлых существ, которые он встречал в ней. Как потом Лермонтов, несомненно подражавший в том Пушкину, и последний в иные моменты готов был воображать себя «другом демона»[140]
, «демоном мрачным и мятежным», «духом отрицанья и сомненья»[141], который облагораживался при мысли о «духе чистом» любимой женщины,Так обретал поэт новую прелесть в жизни, проникаясь высоким чувством любви[143]
, под влиянием которого та или иная личность казалась ему как бы сверхземным существом. Таковым представлял себе Пушкин и свою невесту H.Н. Гончарову в стихотворениях, напоминающих манеру Петрарки. В одном из них любимая личность изображена «торжественно» пребывающей как бы на особом пьедестале:Встречаясь с ней, смущенный поэт останавливается,
И после своей женитьбы Пушкин проникался подобным, вполне идеальным, чувством к личностям, которые пленяли его своей душевной красотой[145]
. То была чисто поэтическая любовь, низшей формой которой являлась любовь пушкинского Дон Жуана. Заметим при этом, что и Дон Жуан, подобно самому поэту, был способен к полному духовному возрождению и как будто выказывает в конце наклонность к нему, быть может, терзаемый укорами совести; это видно из его слов Доне Анне: