Пан Володыевский

«Я уже колебался, не послать ли тебя навстречу неприятелю в Рашков, но я испугался, что если орда высадится с молдавского берега в нескольких местах и займет наш край, то ты не сможешь потом пробраться в Каменец, где твое присутствие необходимо. И только вчера я вспомнил о Нововейском: он солдат опытный и решительный, к тому же в своем отчаянии он на все готов, а потому я полагаю, что он сослужит мне службу. Конницы сколько можно пошли ему на помощь, а он пусть идет как можно дальше, пусть показывается везде, пусть везде распространяет слухи о могуществе нашего войска, и, когда неприятель будет уже у него на виду, пусть он появляется перед ним в разных местах, стараясь не попасть ему в руки. Мы знаем, как они будут идти, но, если он заметит что-нибудь новое, пусть тотчас известит тебя, а ты, не мешкая, пошлешь тонна ко мне и в Каменец. Нововейский пусть отправляется возможно скорее, а ты будь готов ехать в Каменец, но подожди известий от Нововейского и из Молдавии».

Так как Нововейский временно находился в Могилеве и, как говорили, должен был и без того приехать в Хрептиев, то маленький рыцарь дал ему знать, чтобы он поторопился с приездом, потому что в Хрептиеве его ждет приказ от гетмана. Нововейский приехал через три дня. Знакомые едва узнали его и подумали, что пан Бялогловский был прав, назвав Нововейского кощеем. Это не был уже тот лихой солдат, весельчак и удалец, который бросался на неприятеля с громким смехом, похожим на ржанье лошади, и размахивал саблей, как мельница крыльями. Он пожелтел, почернел, похудел и от этой худобы казался еще огромнее прежнего. Глядя на знакомых, он моргал глазами, и казалось, не узнавал их. Приходилось повторять по нескольку раз одно и то же, ибо он, казалось, не понимал сразу. Видно, в жилах его текла не кровь, а желчь. Видно, о некоторых вещах он старался не думать, забыть, чтобы не сойти с ума.

Правда, в этих краях не было человека, не было семьи, не было в войске ни одного офицера, которого бы не постигло несчастье, который бы не оплакивал кого-нибудь из знакомых, друзей и близких людей; но на Нововейского обрушилась целая туча несчастий. В один день он лишился отца, сестры, невесты, которую любил всеми силами своей горячей души. Пусть бы даже его сестра и та нежная, любимая им девушка умерли или погибли от ножа или огня! Но их участь была такова, что в сравнении с нею величайшие муки были в глазах Нововейского ничем. Он старался не думать об этом, ибо чувствовал, что эти мысли граничат с безумием, но не думать не мог.

С виду он казался спокойным.

Но в душе не было покорности судьбе, и при взгляде на него каждый мог отгадать, что под этой мертвенностью таится нечто зловещее и ужасное, и если только оно прорвется наружу, то этот великан совершит такие страшные дела, какие может совершить лишь обезумевшая стихия. Это было так ясно написано на его челе, что даже друзья подходили к нему с некоторой тревогой и в разговоре с ним избегали малейшего намека на то, что случилось.

Встреча с Басей в Хрептиеве разбередила его незажившие раны, ибо, целуя ее руку, он начал стонать, как добиваемый охотниками зубр, причем глаза его налились кровью, жилы на шее напряглись. Когда же Бася расплакалась и с материнским чувством обхватила его голову руками, он упал к ее ногам, и его долго нельзя было оторвать от нее. Зато, узнав, какое поручение дает ему гетман, он оживился, лицо его вспыхнуло зловещей радостью, и он сказал:

— Я сделаю это, сделаю даже больше!

— А если встретишь ту бешеную собаку, убей! — вставил Заглоба.

Нововейский сначала ничего не ответил и только пристально посмотрел на Заглобу; вдруг в его глазах появилось выражение безумия, он встал и направился в сторону старого шляхтича, точно желая броситься на него.

— Вы верите, — сказал он, — что я никогда не сделал зла этому человеку и всегда желал ему добра?!

— Верю, верю, — поспешно ответил пан Заглоба, благоразумно прячась за спину маленького рыцаря. — Я сам бы пошел с тобой, но меня подагра мучит.

— Нововейский, — сказал маленький рыцарь, — когда думаешь ты отправиться?

— Сегодня ночью.

— Я дам тебе сто человек драгун. Сам останусь здесь с другой сотней, если не считать пехоты. Пойдем во двор.

И они ушли, чтобы сделать надлежащие распоряжения. У порога их ждал Зыдор Люсня, вытянувшийся в струнку. Весть об экспедиции уже распространилась между солдатами, и вахмистр от своего имени и от имени своих товарищей просил маленького рыцаря разрешить идти с Нововейским.

— Вот как! Ты хочешь меня покинуть? — спросил с удивлением Володыевский.

— Пан комендант, мы все поклялись отомстить тому собачьему сыну. Он, может, попадется в наши руки!

— Это правда. Мне уже говорил об этом пан Заглоба, — ответил маленький рыцарь.

Люсня обратился к Нововейскому:

— Пан комендант!

— Что нужно?

— Если мы его добудем, позвольте мне им заняться!

И на лице мазура отразилась такая зверская жестокость, что Нововейский тотчас же поклонился маленькому рыцарю и сказал: