Панктаун

— Мистер Стуул, мне придется практически все здесь переделать… Эта штука — просто какое-то бедствие! К тому же она не слишком надежна.

— Поверьте, это была предельно выгодная покупка, мистер Лэнг. — Стуул проявил неожиданную для себя откровенность и сконфуженно ухмыльнулся Нимбус. Она вернула ему взгляд, но лицо ее было пусто… А затем она снова стала смотреть за инженером и думать о представлении, которое должна была давать в этот уикэнд. О богачах, смотрящих на нее как на шлюху, раздевающуюся за стеклом за жетон. О богачах, щупающих ее черными резиновыми рукавицами. О безопасном сексе. Может быть, Стуул даже предложит кому-то из своих друзей воспользоваться ею так же, как делал это сам.

Размышляя над всем этим, она очень внимательно наблюдала за тем, что делал инженер.

На них были сшитые на заказ костюмы и вечерние платья, смокинги и искрящиеся блестками наряды. Тут был известный робот-художник, ухитряющийся страдать нарциссизмом, несмотря на скудость эмоций и едва ли антропоморфную форму. Тут были калийцы в роскошных золотистых халатах с роскошными золотистыми голосами, важно расхаживающие в своих голубых тюрбанах. Несмотря на ритуальные шрамы, женщины их были прекрасны. Они вежливо улыбались, но говорить им было не дозволено. Звенящий смех, звенящие бокалы. Нимбус было велено не показываться на глаза, чтобы не портить впечатление от ее присутствия внутри работы, но она спряталась за центром управления и выглядывала оттуда.

Знакомое лицо заставило ее замереть. Сначала она его не узнала, потому что он был неплохо одет, но глаза его вспыхивали отраженным светом. Тил…

Конечно. Художника должны были пригласить. Нимбус наблюдала за ним. В другом зале Стуул жал Тилу руку, а затем представлял его своим гостям. Даже с такого расстояния Нимбус могла видеть, что Тил не улыбается. Он выглядел опустошенным. Она хорошо его знала. Она удивлялась, почему он вообще пришел. Из чувства долга перед своим искусством? Из мазохизма? Или чтобы увидеться с ней?..

Она надеялась, что он поймет то решение, которое она приняла.

— Дамы и господа, — провозгласил Дерик Стуул, воздев руки на манер дурного конферансье. — Представляю вам «Станции пересадки, или Каждый человек — мученик»!

Аплодисменты… И представление началось. Нимбус была зародышем. Родилась в потоке крови. Была очищена, чтобы выйти в мир. Гости подтягивались все ближе, восторженные, зачарованные. Она представила, как в брюках смокингов зарождаются эрекции. Зрелищем был захвачен даже надменный робот. Она не смотрела на них. Больше всего она не хотела видеть Тила. Наблюдая за ней в этот раз, он не станет ею гордиться.

И вот дитя, изображаемое Нимбус, вторглось в мир, чтобы отдаться краскам и ветру. Публика придвигалась ближе, чтобы заполнить рукавицы. Стуул позаботился о том, чтобы первыми в очереди оказались увенчанные тюрбанами калийцы, вероятно, сановники.

Буря красок началась, и верхняя часть отсека отлетела в сторону, подобно крышке табакерки с чертиком. Шланги извивались, словно разъяренные змеи, и орошали многоцветьем красок весь зал, всю личную галерею Стуула.

— Нет! — завопил он. — Нет!

Смокинги были забрызганы. Дорогие прически промокли. Один из калийцев выплевывал краску изо рта, смаргивал ее с глаз, тюрбан его был перекошен. Голограмма Мэрилин Монро продолжала улыбаться, а юбка ее вздыматься, когда потоки краски проходили прямо через ее призрачную форму. Струи желтого сметали с пьедесталов скульптуры. Струи красного бились о масляные полотна в позолоченных рамах. Белые стены и потолок превратились в одну большую уродливую картину Джексона Поллока за какие-то секунды.

— Тил! — орал Стуул. — Выруби ее, черт возьми, выруби ее!

Тил подбежал к пульту управления. Он тоже вымок насквозь. Он снял панель и пробормотал:

— Господи… Вы же тут все поменяли!

— Проклятье! — Стуул отпихнул его в сторону и дернул за шланги. Один из них оторвался, и струя красной утробной воды ударила ему в обе ноздри.

Тил рассмеялся. Он начал искать взглядом Нимбус и увидел ее выбирающейся из работы. Она была нагой и мокрой. Ухмыляясь, она подошла к нему.

— Я засужу тебя за нанесенный ущерб, Тил! — бесился Стуул.

— Ты же в ней ковырялся, — сказала ему Нимбус. — Ты не сможешь возложить ответственность на него. Когда она принадлежала ему, все работало нормально.

Стуул начал хвататься за вентили, щелкать переключателями. Машина начала исторгать пыль, которая тут же стала липнуть к краске.

— Я получу свои деньги обратно! — проревел он.

— Забирай их! — перекрикивала Нимбус хаос и вопли. — Но нас тебе засудить не удастся — это все твоя вина. Тебе следовало послушать своего арт-брокера. И кстати, я увольняюсь.

Нимбус взяла Тила за руку и через столпотворение вывела его в заднюю прихожую, где краска стекала с них на старинный ковер.

— Прости, — прошептала Нимбус.

— Все в порядке.

— Будет лучше, если мы и правда отдадим ему его деньги.

— Я знаю.

— Нам снова понадобятся деньги.

— Мы что-нибудь придумаем. Может, я смогу поработать официантом. Какое-то время.