Панктаун

Наконец он вошел в еще один просторный, хотя и с низким потолком зал, заполненный циклопических размеров оборудованием. Словно живые корни или дикие лозы, пучки кабелей змеились по стенам и потолку и исчезали во мраке. Вокруг было тихо как в могиле. Хотя нет, откуда-то раздавался едва слышный тикающий звук, который Титус, задержавший дыхание в попытке его распознать, поначалу принял за стук капель по окну. Но окна он не увидел. Может, насекомое, пробегающее по полу? Озираясь вокруг в поисках источника звука, он остановил взгляд на одной из машин. Подошел к ней поближе, осветив фонариком. Приблизившись к ней вплотную, он выключил свет. Потому что слабое свечение исходило из маленькой узкой щели в самой машине — бледное сияние откуда-то из глубины. Он осторожно прижался глазом к отверстию.

Какая-то вакуумная трубка, издающая мягкое зеленоватое свечение. А еще крошечный поршень, поднимающийся и опускающийся, издавая тот самый тикающий, напоминающий сверчка звук, что он слышал ранее. Вот и все. Это было словно найти последний уголек, догорающий на пожарище… Последние, предсмертные удары сердца динозавра.

Выпрямившись, он обратил свое внимание еще кое на что. Луч его вновь включенного фонарика отразился от задней стены. Пробираясь к ней мимо громад оборудования, он установил, что она сделана из стекла, окрашенного в темно-желтый цвет. Словно стена из янтаря.

Оно казалось очень толстым и было покрыто слоем пыли. Он протер его рукавом своего пальто, затем прижал к его поверхности фонарик и очки, жалея, что не захватил другие записывающие очки, позволявшие видеть в темноте. Была ли с противоположной стороны мутной стеклянной стены другая комната?

Внезапно он выключил свой фонарик и дернулся от стены прочь. Как только у задней стены небольшой комнатки его луч осветил изножье узкой койки, которая вполне могла бы предназначаться для узника, в камере начал разгораться тусклый свет. Он продолжал разгораться, через стекло отбрасывая желтый свет на Титуса и окружающее оборудование. Он сделал еще несколько шагов назад.

И теперь фигура, которая, должно быть, все это время пребывала в камере, шагнула от кровати к стеклу. Рассеянный свет очерчивал на стекле ее силуэт. Ясно было лишь то, что это была обнаженная женщина, — было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо, но контуры ее тела были привлекательны. Фигура прижала к стеклу ладони своих вытянутых рук. Титус снова попятился. Похоже, теперь она собиралась прижаться к стеклу лицом… Чтобы взглянуть на него…

Необъяснимо для самого себя он развернулся и ринулся прочь. Его пальто зацепилось за одну из машин, и он порвал ткань, вырываясь из ее зубов.

Его шаги проклацали по одному мостику. По другому. На лестницах было слишком темно, и он чуть не оступился на одной из них и не разбился насмерть…

Вырвавшись наконец наружу, он обратил лицо к ливню, который будто бы опадал с поблескивающей кирпичной шкуры возвышающегося над ним здания.

В своей гостиной Титус обнаружил женщину, с комфортом устроившуюся на софе. На ней была уютная кофта на пару размеров больше, безупречные бедра облегали черные лосины, а ноги согревали носки. На полу в пределах ее досягаемости стояла кружка с кофе. Голова повернута к экрану ВТ. Она, похоже, не слышала, как он вошел, или же была слишком увлечена просматриваемой программой, чтобы отметить его присутствие. Хотя нет — ВТ был выключен. Экран, на который она так пристально смотрела, был пуст. Уходя, Титус забыл выключить не ВТ, а свой голографический проектор. Он коснулся панели управления, и привлекательная чернокожая женщина исчезла… Точно так же, как почти уже два года тому назад. Даже от ее кружки с кофе не осталось и следа.

Он заглянул в одну из двух спален, но нет — она была пуста. Призрака его сына там не было. Сейчас мальчик был на Земле. Титус оставил на стенах его постеры, а в углу все еще стояла маленькая кровать.

Перебросив свое разодранное и промокшее пальто через спинку стула, он сел за свой рабочий стол и вставил крошечную таблетку из записывающих очков в компьютерную систему. Его хранитель экрана демонстрировал старомодное ядро для сноса зданий, врезающееся в антропоморфный собор с мультяшной мордочкой, который вздрагивал, повизгивал и уменьшался с каждым дурашливо звучащим ударом. Затем начала проигрываться его запись, и он перемотал ее почти до конца.

Он останавливал запись несколько раз, просматривая ту ее часть, когда вглядывался в мягкое свечение из нутра машины. Может, дело было в плохом освещении, на которое он пытался делать поправку, работая с картинкой, но миниатюрный поршень не был отчетливо виден. Он выглядел как темная клякса или мутное пятно, словно двигался слишком быстро, чтобы за ним мог уследить человеческий глаз, хотя, насколько он помнил, все было не так.

Наконец он дошел до той части записи, где приблизился к стеклянной стене и заглянул за нее.

Он хотел приглядеться к темному лицу плененного призрака. Увеличить его. Осветлить картинку. Он заранее ужасался тому, что могло ему открыться, — тем глазам, что тогда смотрели на него.