Пантера, сын Пантеры

Кладбище, но уже не роскошных и роскошествующих книг раскрылось на этих словах, но книг, бывших усыпальницами вещей. Те же полки, простирающиеся вплоть до неба, были уставлены кристаллами — по большей части прозрачными, в форме параллелепипеда, но были также друзы и щетки, а также шары, подобные сувенирным или гадательным, иногда покрытые кусочками зеркала, будто в борделе или кафешантане. В глубине прозрачности можно было без особого труда углядеть крошечный предмет или их композицию: корабль в открытом море, сад с яркими человеческими фигурками, горный или городской пейзаж, хороводы танцующих, застывшие в уловленном порыве, деревенька с ее обитателями, выдержанная в буровато-черных тонах.

— Это изо всех им подобных самые вредные, — объяснила Крыса, — так называемые реалистические произведения или романы натуральной школы. Не имея силы создать свою вселенную, грабят нашу. Оттого, думается, мир Дома Книги так обеднел и отощал.

— А историческая беллетристика и вообще история?

— Те воруют пространство, эти время. Но последнее почти незаметно. Вы ведь и так не умеете жить в своей прошлом — разве что своим выдуманным прошлым и его вымышленным величием… Вот времена года у вас точно уворованы, одни сезоны остались: совсем сухой и умеренно засушливый.

— Нам, по-видимому, нужны книги-оружие. Книги-стрелы, как говорится в стихотворном предсказании.

— А, так это, наверное, фантастика, фэнтези и прочие сказочки. Вот это подходящие штуковины, если написаны как следует: не паразитируют, а обогащают мироздание. Удовлетворяют частную жажду чудесного и индивидуальную потребность конструирования невиданных миров. Но пока они сами узники, проку от них маловато.

— А радужные шары?

— Философские учения или типа того. Отражают и проясняют или объясняют мир, но внутри пусто. И дай Бог, чтобы не тьма или черная дырка. Вообще-то с ними легче: меньше заимствуют, разве что друг дружку перепевают. А что до всяческих дыр, омутов, мальстремов и водоворотов, то с ними в принципе можно и побороться.

— А эти… гипнотические?

— Религиозные. Самые вредные, поганее всего.

— «Я видел религию, похороненную в книгах, и суеверие, занявшее ее место», — процитировал Эшу слова пророка по имени Джебран. — Потому, да?

— По этому самому. Из живого делают мертвое, из широчайшего учения — узкую догму.

— Я знал на опыте еще одну разновидность пленения: дурман, гипноз, всякое и всяческое очарование…

— Магический кристалл тут тоже имеется, но один-единственный, — прошептала Крыса благоговейно.

— А как его отыскать?

— Я знаю, — вдруг сказала Нарджис. — Один из наших пророков, Реб Эзра Паунд, сказал так: «Человек читающий должен быть человеком живущим. Книга должна быть световым шаром в нашей руке».

На этих словах некий незаметный до того и почти бесформенный предмет поплыл с одной из верхних полок вниз. По пути он распух от странного голубоватого пламени, но послушно лег ей в слегка дрогнувшую руку.

— Совсем голубой, как и я.

— И как я, — усмехнулся Гали.

— Ну, а как за ним следовать?

— Я снова попробую, — ответил Эшу. И прочел:

«Но и сквозь обольщения мира,

Из-за литер его алфавита,Брезжит небо синее сапфира,Крыльям разума настежь раскрыто».

На этих словах в куполе возник и загорелся малой точкой свет, такой же синий, яркий и холодный, каким был ранее шар. И Нарджис в восхищении пробормотала:

«О бабочка, о мусульманка,В разрезанном саване вся, —Жизняночка и умиранка,Такая большая — сия!

С большими усами кусаваУшла с головою в бурнус.О флагом развернутый саван,Сложи свои крылья — боюсь!»

— Что, и это также о книге?

— И книге из самых лучших. О Книге прикровенной тайны. О Коране.

Точка растеклась кругом, круг стал клочком необычайно синего неба, что заглядывало внутрь светового колодца подобно любопытному глазу.

Статуи были и тут, они возвышались каждая на своей фундаменте, но их облик, едва намеченный и окутанный как бы покрывалом оставлял впечатление недоделанности, недоговоренности и сокрытости. Слепые ласточки пролетали под куполом свода, бились об него, не находя дорогу к дому; но как-то, видимо, справлялись, ибо то одна, то другая исчезала, медленно кружась внутри золотого света и поднимаясь к всепоглощающей, победной синеве.

Нарджис иногда помогала птицам: брала их на ладонь и подкидывала кверху.