Паоло и Рем

Он шел к Паоло. Вчера он окончательно решил, что пора. Он давно знал все, что только мог узнать о знаменитом соседе, о чем судачили пьяницы в городских кабаках и рассуждали спокойные солидные художники. Одни из них писали натюрморты из фруктов и овощей, немного вина, скатерть, омар, сползающий с тарелки... Другие были мастерами по скалам, деревьям, цветам или воде, некоторые писали людей и животных, и все это было спокойно, добротно и весьма тщательно выделано, аккуратно выписано на тонком гладком холсте, загрунтованном ровно и плотно. И охотно покупалось сытыми довольными купцами, которые хотели, чтобы в их комнатах и огромных кухнях висели картины в тяжелых черных лакированных рамах, солидные, как их дома, комнаты, огромные окна с ажурными решетками, лужайки, на которых ни лишнего кустика, ни травинки, тянущейся вверх суетливо и самовольно... Продавалось - и покупалось. Художники эти были довольны собой, и недолюбливали Рема - живет сам по себе, ни с кем не общается, кроме как с бродягой, который, наконец, исчез... и денег ему не надо, вот мерзавец, пишет себе и пишет...

Он нес к Паоло три холста, свернутые в трубку, наружу красочным слоем, как полагается, и несколько рисунков на плотной желтоватой бумаге. Вечером заглянул в них и ужаснулся - и это показывать?... Но он так говорил себе уже несколько лет, устал от нерешительности, и ему, наконец, стало все равно покажет то, что есть, и хватит. Избавится, выполнит, наконец, просьбу Зиттова, и самому станет спокойней.

Паоло ему ведь ничего не скажет!.. Разве что какую-нибудь ерунду.

Так он успокаивал себя, но не успокаивался. Показывать картины не любил. В прошлом году выставил, и что?..

x x x

В прошлом году он впервые выставил свои картины, в соседнем городке, в небольшом зальчике, примыкающем к столовой, там иногда устраивали свадьбы и банкеты. Хозяин пустил его на месяц за небольшую плату. Стояло лето, зной и тишина. Уютный зал, светлые пустые стены...

Никто ему не помогал, и он сначала развесил как попало, соблюдая только одинаковые интервалы между рамами. Посмотрел и ужаснулся - картины пропали, погасли, потеряли свое свечение изнутри, которого он всегда добивался. Он махнул рукой и пошел обедать, он так всегда поступал, когда надо было обдумать сложный вопрос. Ясно, что картины влияют одна на другую, и развешивать нужно по каким-то правилам... Ему понадобилось полчаса, чтобы открыть для себя основы этого дела, счастливый человек, он не знал, что гений. Он вернулся, и все поменял местами. Оказывается сама выставка большая картина на весь зал, и в ней участвуют стены, пол, и окна, и свет, и воздух... Он написал эту картину и успокоился. Его не надо было учить, он все мог открыть сам, и подчинить себе. Зиттов чесал подбородок и молчал, только иногда похлопает по плечу - "тебе, парень, только одно необходимо со вниманием к себе, понял - со вниманием..."

Он развесил и ушел домой, а утром пришли первые зрители. Рем не спеша позавтракал и явился, у входа его встретил хозяин, он был испуган и обрадован одновременно, такого наплыва посетителей не было с весны. Летом все копались на своих участках, и он не надеялся, что кто-то вообще придет. Рядом был его магазинчик, и прибыль утроилась в эти дни. Но его испугали неистовые выкрики у картин, любители живописи схватывались не на шутку. Они не знали художника в лицо, Рем вошел, и ходил между ними, чувствуя легкое волнение. Никогда он не думал, что может вызвать такое озлобление среди обычных мирных людей.

x x x

Его называли обманщиком, плутом, мазилой, а картины грязной клеветой на жизнь и жителей городка, "таких людей вообще не бывает, где он взял?!" И многое другое он выслушал, пока ходил и заглядывал в лица... А те немногие, кто робко защищал его, говорили ничуть не лучшие вещи, проявляя еще более чудовищное непонимание, так что защитники его не радовали. Их объяснения коробили его еще сильней, чем ругань противников. Но все сходились на том, что картины грязны и черны, только одни находили их оскорбительными, а другие искали причины, которых не было.

"Я люблю темные картины, и не при чем тут жизнь. Уважаю крепкие суровые цвета, и особенно, когда свет едва намечен, возникает из мрака, постепенно распространяется в нем, захватывая все новые уголки... Это самое начало света, нет ничего интересней и значительней.

Если б он мог, то сказал бы нечто подобное, но он не умел. И не хотел даже пытаться.

Ушел, а вечером вернулся на выставку.

x x x