Папа, я проснулась! (сборник)

Ну дальше я уже не слушала. Зачем. Впереди была граница, измотанные жарой и наплывом приезжих пограничники с особой тщательностью проверяли все автобусы, въезжающие из-за границы. В нашей стране в этот день проходили выборы президента. Я спешила, чтобы успеть проголосовать. Потому что чуть ли не впервые в жизни была уверена, что именно от меня, именно от меня лично, от моего негромкого слабого голоса многое в этих выборах зависит…

Витебск

В городе, где родился великий волшебник Марк, все было именно так, как я и предполагала: по улицам с мечтательными задумчивыми лицами расхаживали люди в длинных черных сюртуках, здания меняли очертания и цвет по собственному желанию, улицы капризно изгибались и бежали, куда хотели, а не туда, куда кто-то запланировал, а по небу шмыгали козы, которые играли на скрипках.

Лифт

Эта история требует отдельного рассказа. Лифт в гостинице был с характером. Он постоянно жаловался, капризничал, но ни разу никому не отказал: печально поднимал народ вверх на указанный этаж и опускал вниз. Лифт говорил с нами унылым женским скрипучим простуженным голосом. И все больше и больше напоминал чью-то добрую старенькую бабушку, которая, как правило, тысячу раз пожалуется, продемонстрирует, как ей тяжело, как плохо, как хочется отдохнуть от нас от всех, а потом все равно сделает и даже где-то с удовольствием.

— Лифт пе-ре-гру-жен! — склочно объявлял лифт.

Но у каждого человека обязательно должна быть бабушка и опыт общения с нею. Поэтому стойкие люди просто стояли и не думали даже покидать кабину. Лифт ждал. Люди ждали. Потом кто-то замечал в потолок, ни к кому не обращаясь:

— Ну? Так мы будем ехать или будем не ехать?

Лифт, осознавая, что с этими не поторгуешься и деваться некуда, тяжело вздыхая, задвигал двери. В последнюю секунду, когда двери еще полностью не были задвинуты, в кабину заскакивал еще кто-то. Лифт крякал, кряхтел, делал рывок и, постанывая, поднимал людей наверх.

— Второй этаж, — гнусавым плаксивым голосом объявлял лифт с такой интонацией, как будто укорял, мол, не могли уже подняться сами пешком по лестнице, надо гонять туда-сюда старенькую бабушку.

Как и следует старушке, лифт был несколько глуховат, а то и просто делал вид, что не слышит, и упрямился, когда его вызывали сверху или снизу, нажимая и нажимая кнопку вызова. Иногда все-таки подымался и демонстративно распахивал двери:

— Ну что?! Что?! Уже не мог пройти пару этажей вниз? — Такой был у него взъерошенный и всклокоченный вид.

Иногда, если народ внутри вдруг заводил какой-то случайный разговор, а то и по настроению напевал какую-то песенку, лифт не торопился раздвигать двери. Так и держал людей в кабинке, заслушавшись или замечтавшись. На четвертом этаже он долго стоял, раззявив двери, наблюдая, как весело играют малыши в холле напротив. И когда вдруг расплакалась маленькая девочка, захотев то ли кушать, то ли спать, то ли просто соскучившись по маме, а может, и все сразу, лифт мигом слетал на другой этаж и привез маму девочки. И радостно вздыхал, наблюдая воссоединение семьи.

Я старалась поменьше пользоваться лифтом и хотя бы вниз спускаться пешком. И поднялась-то всего один раз, когда была в туфлях на высоких каблуках. И вот в последний день, одна в кабинке, спускаясь в лобби со своими вещами, на прощание я погладила кнопки этажей:

— Ну пока!

— Лифт перегружен, — выходя на первом этаже из кабинки, услышала я отчаянный жалостливый слезливый шепот. — Лифт перегружен…

Кондитерская

То ли маленькая кондитерская, то ли просто буфет. Но в витрине — чистое искушение: красивые маленькие пирожные чизкейки во фруктовых и кремовых шапочках, щедро залитых капюшончиками желе. И кофе. Отличный ароматный кофе.

А нас четверо. И мы не можем выбрать.

— Подайте нам к кофе пять… нет, шесть разных пирожных. И мы будем делиться. Только принесите ножи и чистые тарелочки.

— У нас нет ни ножей, ни чистых тарелочек, — равнодушно отвечает официантка, подавая нам пирожные в кружевных бумажных розеточках и кофе в бумажных стаканчиках.

— Но у вас же тут скатерти. Крахмальные. Мы ведь можем испачкать… — растерялись мы.

— А вы постарайтесь, — как-то неопределенно парировала официантка.

— «Постарайтесь» что? — поинтересовалась шепотом поэт Надя Делаланд. — Что постараться?

— А это кто на что способен, — с набитым ртом ответил довольный Саша Володарский.

— Мммм! — от удовольствия постанывала я, помахивая ложечкой в такт какой-то мелодии, звучащей у меня в голове, вроде «Заздравной чаши» из «Травиаты».

— Аааа… — вторили друзья, запивая десерты отменным кофе — вкууусно, вкууусно.